Raptor - Тенебрариум
Но на начальном этапе мы не встретили в подземелье никого живого. Кроме небольшой колонии горгоний, расположившихся в прилегающем туннеле. Эти твари облепили стены, протягивая свои отвратительные, студенистые щупальца по полу. Я сразу же вспомнил гибель Ковбоя и едва удержался от рвоты. Столько времени прошло, а до сих пор тошнота подкатывает. Горгонии только выглядят пассивными кусками мутного холодца. Стоит лишь слегка дотронуться до их щупалец, коих на полу переплетено великое множество, стрекательные клетки тут же парализуют тебя. Даже через одежду и обувь. Как им удаётся пробивать толстые ботинки — до сих пор не знаю. Факт остаётся фактом. Тем не менее, Тину горгонии вообще не беспокоили. Она спокойно достала из рюкзака солонку, и, присев, начала понемногу сыпать соль на каждое щупальце. Попадая на горгонию, соль вызывала бурную реакцию, шипя, пузырясь, и вытапливая белую пену, оставляющую налёт на полу. Щупальца тут же съёживались, и втягивались внутрь центрального купола, начинающего бешено пульсировать от боли. Таким образом, метр за метром, мы продвигались вперёд, убирая опасные щупальца со своего пути.
Когда мы уже почти миновали их, я не удержался. Достал свою солонку, набрал горсточку соли, и метнул в самую крупную горгонию. Эх, что тут началось! Как она дергалась, шипела и скукоживалась, пуская громко лопающиеся пузыри. «Это тебе за Ковбоя!» — мысленно произнёс я, хоть и понимал, что к его смерти именно эта горгония никакого отношения не имеет. Она просто вызывала у меня жуткое отвращение. Спутники не стали меня порицать, но по их виду я понял, что мой поступок ими не одобряем. Нет, им не было жаль разъедаемую солью горгонию. Тут дело было в чём-то другом. Наверное, в том, что бешено агонизирующая тварь излучала некие импульсы, дестабилизирующие энтропийный ритм, и способные пробудить что-то более страшное, таящееся в глубинах подземного лабиринта. Я это понял не сразу. А когда понял, вновь начал ругать себя за необдуманное ребячество. Хотя, если честно, я готов признать, что тот нелепый акт мести принёс мне неописуемое удовольствие.
Пройдя отвратительных горгоний, мы свернули в длинную, узкую галерею внутриквартальной канализационной сети, с широкой сточной трубой и чередующимися лестницами смотровых колодцев. Все стены были покрыты шевелящейся «плесенью Роршаха» — аномальной жизненной формой, которая своим странным видом способна вызывать стойкую оторопь. Пятна плесени постоянно видоизменяются, преобразуясь в самые различные абстрактные фигуры, словно ты идёшь внутри чёрно-белого калейдоскопа. От этих трансформаций очень быстро начала болеть голова. Чтобы не усиливать этот неприятный эффект, я старался не смотреть на стены, и шёл, уставившись себе под ноги.
Постепенно меня обогнали все спутники, и я стал замыкающим. В области бокового зрения мелькнуло что-то нетипичное. Какой-то синенький огонёк. Это было одно из пятен плесени, и оно осталось видимым, даже когда луч фонаря перестал его освещать. Я присмотрелся — действительно. Единственное пятно подсвечивается синевой. В отличие от остальной плесени, оно не шевелилось, сохраняя форму статичной кляксы, будто кто-то мазнул по стене флюоресцентной краской.
Остановившись возле пятна, я присмотрелся к нему. Оно было шелковистым, со множеством мельчайших фибр, светящихся на манер оптоволокна. Поднёс указательный палец, и фибры потянулись к нему, обдавая лёгким теплом. Осознавая, что здесь ни к чему нельзя прикасаться, я всё-таки нарушил запрет, и дотронулся до этой метки. На секунду в голове сверкнуло, и раздался крик «Писатель!» Отдёрнув руку, я пощупал кожу на пальце — всё в порядке, с тревогой глянул вслед удалявшейся группе, и, быстро собравшись с духом, приложил к пятну ладонь. Яркая синева ворвалась в моё нутро бесконечным потоком. Она утопила всё вокруг, оставив лишь пустоту и голос.
— Писатель! Писатель, ты слышишь меня?!
Голос принадлежал тому, кто выдавал себя за Хо. Давненько он со мной не говорил.
— Да. Я слышу.
— Узнал?
— Узнал. Ты — тот, кто выдаёт себя за Хо.
— Оно тебе всё рассказало?
— Не всё. От него я узнал не больше, чем от тебя. Зачем ты выдавал себя за него?
— Я не выдавал. Ну, может быть, лишь отчасти. Это не играет серьёзной роли.
— Где ты находишься?
— Телом — в Москве. Сознанием — ноосфере.
— А слышно тебя так, будто стоишь у меня за спиной.
— Теперь я использую прямой канал связи, посредством одного из вспомогательных биополимерных нейротрансмиттеров. Если Хо открыло к нему доступ, значит ты не зря прошёл через туман. Нужно торопиться. Оно не позволит нам долго общаться. Я должен предупредить. Впереди тебя ждёт серьёзное испытание. У нас закончились резервные копии. Поэтому, теперь ты либо пан, либо пропал.
— Что я должен делать?
— Постарайся изменить своё самоопределение. Это будет непросто, но если постараешься, то всё получится.
— Изменить самоопределение? Как?
— Представь, что ты изгнанник. Что ты — больше не человек. Всё человеческое останется здесь, на этом самом месте, а дальше путь продолжит совершенно иное существо, с иными целями, задачами и мыслями.
— Но я не смогу.
— Ты должен!
Бесконечная синева со свистом втянулась в одну точку, словно в чёрную воронку, и мне в лицо брызнул яркий свет фонаря.
— Кажется, всё в порядке, — осматривала мою руку Райли, с силой оторвав её от погасшего пятна.
— Его парализовало? — спросил Гудвин, и тут же ущипнул меня за бок. — Да нет, вроде рефлексирует.
— Писатель, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо… Только голова болит.
— Ну что ты за человек? Тут нельзя ни к чему прикасаться!
— Человек? — я посмотрел на Райли, и от моего взгляда она тут же умолкла. — Ты о чём?
— У вас там всё нормально? — окликнула нас Тина.
— Да, — ответил Гудвин. — Мы идём.
Обойдя Райли, озадаченную моим странным ответом, я пошёл за седым изгнанником, стараясь очистить голову от всей человеческой шелухи. Вот откуда головная боль. Она не от мельканий плесени Роршаха. Мы приближаемся к «Сепаратору».
— Гудвин, что с твоим фонарём? — спросил я.
— А что с ним? — обернулся тот.
— Моргает как-то странно. Батарейка дохнет?
— Ничего не моргает, — он, щурясь, посветил себе в лицо, словно хотел рассмотреть горящую лампочку. — С чего ты взял, что моргает?
— Но она же… Так… Ладно, проехали.
— Писатель, с тобой точно всё хорошо? — спросила Райли.
— Да… Вернее, нет. Не очень. Голова болит просто.
— Может остановимся? — она озабоченно взглянула на Гудвина.
— А дальше что?
— Попробуем обойти.
