Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин
Вечером я пришел к нему. Он все так же беспомощно лежал, но уже осмысленно глядел перед собой.
Я сел рядом с ним.
- Радуйся, победитель! - повторил я его слова.
- У нее жалобный голос... - тихо произнес Лайк.
- У кого? - не понял я.
- У Луны. Голос касатки... Ее корабль тонет, а она стоит у штурвала...
Я невольно поискал глазами Йойна. Мне показалось, что Лайк бредит от слабости.
- Синие глаза или красные... Победитель, Гилденхом, тот, кто больше сделал для вечности.
- И для своих богов!
- Это и есть вечность. Для богов год как торн. А вся жизнь... прогулка...
- А Лунная Заводь... - начал я.
- Лунный каприз, - прошептал Лайк. - Я хотел успеть... Я хотел сделать вылазку... Догнать... Добить... А хотеть нужно только исполнить волю Луны. Просто. Но понять, в чем эта воля...
Сон. Какой-то сон. Мне надо было сказать ему что-то важное. Я знал, я слышал что-то, оно вертелось в голове, оно прямо-таки чесалось в подсознании, но извлечь его наружу не удавалось.
- Ты стал много понимать, Гилденхом, - сказал Лайк. - Я не ошибся.
Но я должен, должен открыть ему!..
Медлительная тяжеловесность ума. Я оглянулся. Хранители, подлинные дети камня, недвижимо стояли у входа рядом со своими факелами.
Еще восемь дней упали в колодец Единого, первая треть одиннадцатой лунной доли была позади. Столько, сколько необходимо, чтобы погребенные тела окончательно растаяли.
Лайк поправился. Вчера он сам отправился на круг к старцам, а нынче, кажется, был готов заново прошагать расстояние от Храма до Темного Аметиста с мешком за спиной и рыцарем Артур Грином по левую руку. Но предложение старца Рубина вылететь с гриффинами на разведку встретил решительным отказом.
Мне выделили отдельную, "свою" гриму. Теперь у Эргэнэ была грима и у меня была грима. Я был настоящим хнумом. Я даже привык есть один раз в день и думать об этом как о благе.
Иногда я непроизвольно прикасался к ножнам, скрывающим знаменитый клинок.
У Лайка гримы не было. Он не принял ее, чтобы оставить при себе Йойна. Однако едва Лайк поднялся на ноги, хранители увели Йойна к старцам. Больше я его не видел.
Эргэнэ учила меня летать на грифоне. Я отдал ей свой прежний меч, с селентинским клинком она казалась еще меньше. Конечно, гриффине меч ни к чему, как и мне, надеюсь, не придется защищать замки, поднимаясь на десять-пятнадцать свордов над землей. Но познавать нечто новое - как это свойственно Королевской Республике!
Вчера объединенный круг принял решение заключить союзный договор с Селентиной и вручить Лайку Александру грамоту для заверения ее Оракулом.
А за час до захода солнца наблюдатель морской башни сообщил о появлении корабля. Флаг на корме был синий с золотой полосой.
12 апвэйна 311 года. Торжественная дата заключения освященного союза между двумя народами.
До полнолуния сорок восемь дней. Я стою на ветру, который сегодня дует с запада, и ожидаю выхода процессии из глубин внутреннего города. "Цветок Ириса" пришел как раз вовремя, еще немного - и море покроется льдом, отдельные льдины уже заплывают с севера.
Гримы, гриффины, простые хнумы глядят на меня, как на ожившую судьбу народа дварров. А я ловлю последние торны, прощаясь с горами. В прозрачном воздухе, странно освещаемые солнечным светом, горы невероятно красивы. Вечный художник прекрасно оттенил их изрезанные контуры, и северное небо, оно специально создано, чтобы соприкасаться с вершинами. Я привык к ним и перестал замечать. Часть замка, стихия хнумов, пять долей Луны нависающая скала вместо флага. Но сейчас, перед новой дорогой, перед расставанием склоны, и пики, и скалы, и даже скучная каменная равнина, каждое утро встречавшая меня за узким окном третьего яруса башни, все проснулось, ожило, разбудило мои чувства, мое зрение, все засверкало яркими истинными красками. Я почуял запах полнолуния, привкус обновления, признаки скорого переворота в душе и как следствие...
В молчании хнумов появились новые нотки. Надо же, я все-таки научился участвовать в их молчании.
Лайк появился первым в окружении четырех избранных хранителей. За ним важно выступали старцы первого круга. Далее - гриффина Раамэ, старцы второго круга и хранители, выстроившиеся в две линии. Еще недавно подобное шествие не показалось бы мне величественным. Действительно, даже в провинциальнейшем Златограде в праздничный день комендант Луций выглядел куда наряднее. Но теперь я понимал исключительность выхода старцев: они собрались все, они оставили свои мольбы к Единому, и в их одновременном появлении под солнцем было больше торжественности, нежели в обилии золотых украшений и изысканных дорогих одежд.
Лайк поднял руки над головой, в них что-то блеснуло. Кажется, он обратился к хнумам, но я не мог расслышать его слов. Я взглянул направо. Эргэнэ стояла совсем близко. Хорошо, что она тоже здесь в момент... Да, пожалуй в момент моего триумфа!
Именно я повезу грамоту в Храм Оракула и четыре избранных хранителя будут сопровождать меня.
Дварры не впустили в город ни единого селентинца. Лайк говорил с посланцем Короля из морской башни, и целый летучий отряд во главе с гриффиной Раамэ спустился к шлюпке, чтобы принять королевскую грамоту. Союз должен быть освящен с обеих сторон. Странно, я почему-то считал, что хнумы не верят в истинность Оракула.
Лайк будет ждать меня в Темном Аметисте.
Ночью он, улыбнувшись, протянул мне оставшийся мешочек. Я совсем забыл о нем. Золотые плиты у ног золотого Единого исключали слово "цена", и я забыл о деньгах в царстве камня. "Возьми! - сказал Лайк. - На корабле платить не надо. Именем Короля. Оракулу оставишь половину. Десять синих за союз, остальное на Лайка Александра. Половину заберешь. Носи вот так. Храни. Знай: я тебя жду."
"Я вернусь!" - сказал я.
Я поймал себя на том, что губы мои прошептали:
- Я вернусь...
Процессия приближалась.
Лайк снова поднял руки над головой и теперь я увидел. Хнумы не знали бумаги и не умели писать. Но почти все они, даже лучшие из хранителей, умели гравировать по металлу.
Союзный договор был начертан на золоте. С одной стороны пластина отсвечивала синим, с другой ярко-рыжим, цветом светлой лолы. Синее и коричневое золото были слиты вместе. Достойное подношение Оракулу!
И вновь Лайк поднял тяжелую грамоту. Дабы народ мог видеть. Дабы каждый полюбовался единством с людьми моря. Новая молодость - дваррам. Новая судьба вымирающему племени. И вновь солнце, соприкоснувшись с разноцветным драгоценным металлом, перемешало оттенки...
Я не сразу понял, что произошло.
Только старец Аметиста отшатнулся и старец Рубина, как это ни невероятно, не сумел сдержать крика.
