Николай Полунин - Роско планета Анджела
— Большой Вол — еще не весь Город.
— Вол? Кто такой, я не знаю. О ком ты так сказал, Викас? Карт Анджел проговорил это очень смиренно и тихо, и Анджелка взглянула на него с неподдельной тревогой.
— Отец…
Но ее опередил Нил Чагар.
— Карт, Сиэна с сыновьями уже ушли. Думаю, поторопимся и мы. Смотри, Солнечная совсем замерзла.
— А, Анджи… — Отец словно впервые заметил ее тут. — Да, да, конечно.
— Так что передать Управнику Киннигетту?
— Управнику, говоришь… — Отец как будто не видел вызывающей позы Викаса, с руками поверх свисающего самострела. Анджелка понимала в оружии и видела, что самострел не охотничий, а боевой. И что он заряжен и взведен. — Передай Управнику, — отец нажал на слово, — Кинни, что К. из Города-под-Горой понимает его озабоченность. А также скажи Управнику, — всхрапнул, сплюнул, — Гетти, что К. и сам не перестает тревожиться не только о Городе, но и о Скайле, и о Меринде, и обо всех остальных даже в день похорон своего сына. Так и скажи. И поблагодари за соболезнования, которые ты мне, Викас, от Управника Самми так и не передал. И вот что, шурин, пошел-ка вон с глаз моих.
Сказав все это, Большой Карт Анджел спокойно повернулся и зашагал прямо по рыхлому снегу к набитой санями и людьми дороге. Анджелка старалась не отставать. Под стиснувшей рукой отца плечо ее немело, но постепенно хватка Большого К. распускалась. На санном пути, уже приглаженном поземкой, он совсем опомнился.
— Ох, Анджи, Анджи… Прости, детка.
— Ничего, отец.
— Ох, бедный наш Сван.
— Да.
— В мешке нашли обрубленные когти чапана. Нес на ожерелье тебе.
— Это, наверное, Туни.
— Я, пожалуй, попробую догнать маму. Ты проберешься одна?
— Конечно, отец, смотри, дорогу набили хорошо.
— Хорошо… Век бы этой дорогой не ходить. Ты молодец, не плакала.
— Я почему-то не могу. Прости.
— Нет, нет. Так и надо. Так я пойду вперед к маме. А где Ник?
— Они о чем-то говорят с дядей Нором. Иди, отец.
Анджелка медленно шла, спотыкаясь на разбитом множеством ног и копытами чап плотном снегу. То и дело подворачивались неровные куски, но по целине, если принять в сторону, идти было еще труднее — наст не держал. Процессия возвращающихся растянулась. Вход в ущелье уже был пройден, вперед и сквозь метель чернели вдалеке крайние дома и стены Города. Гора, как всегда, возвышалась справа. Сзади быстро догоняли.
«Ты уж как-нибудь объясни Большому Карту, Чагар. Насчет Викаса. Понимаешь, те две женщины, что погибли на прошлой неделе, это была жена Вика и ее мать. Он как раз женился в эту осень. Поэтому он сейчас такой. Понимаешь?» — «Понимаю. Объясню». — «В Городе, правда, жил какой-то то ли знахарь, то ли просто чужой бродяга? У нас, конечно, одни слухи, но…» — «Я его не застал». — «Что, уже смылся? Куда, неизвестно?»— «Вот-вот, смылся. А куда — кто ж его знает. Пришел, ушел… Нор, ну-ка расскажи мне поподробней о ваших случаях. Покойники все были как бы обожжены?» — «Обуглены. То, что оставалось…»
Анджелка проводила их спины взглядом. Ник Чагар, проходя, обернулся, кивнул ей — держись, мол, Солнечная. Она его так поняла. Да, Анджелке есть о чем вспомнить из их долгих бесед. И главное, Ник Чагар как будто и сам знал о Роско гораздо больше, чем Анджелка, а, расспрашивая ее, лишь проверял себя самого. И обещал говорить еще.
Нехорошо, нехорошо, что она совсем не думает о брате, о маме Сиэне даже! Но Анджелка ничего не может с собой поделать. И метели не чувствует, что режет ей левую щеку. А тучи вроде разогнало. Город рядом уже. Как ни медленно двигалась она, две маленькие фигурки впереди шли еще медленнее. Они часто останавливались, передыхая. Анджелка поравнялась.
— Бабушка! Я не видела тебя там.
— Солнечная… Мы подошли позже. Твоя старая бабушка уже не может быстро ходить. Ах, Анджи, Солнечная наша, какое горе Сиэне, какое горе Тиму с Ольгой, ведь близнецы были у них единственными сыновьями. А у меня есть кое-что тебе. Подай…
Черноглазая Доня, повинуясь жесту бабушки Ки-Ту, протянула расшитый особыми узорами мешок из тонко выделанной замши. В своем особом мешке Ки-Ту хранила целебные травы, снадобья и амулеты. Доня всегда носила его за ней, куда бы Ки-Ту ни направлялась. Хотя последнее время бабушка редко выходила из своего дома.
— Настают дурные времена, Солнечная. Возьми это, тебе пригодится.
Смешной остроухий зверек с симпатичной мордочкой был вырезан из цельного полупрозрачного камня желто-рыжего цвета. Анджелка не видала ни таких животных, ни таких камней.
— Какая красота. За что мне, бабушка?
— Она похожа на тебя, Солнечная. У тебя такие же глаза.
— Но кто это? И из чего?
— Не знаю. Этого зверя теперь нет. И камней таких нет. Видишь, какой он легкий? И учти, он горит, береги его от огня.
— Ох, бабушка…
— А вот еще. Я ведь давно хотела тебе подарить, но ты забываешь бабушку…
— Бабушка! — Анджелка смущенно приняла розовый флакон. Она слыхала о таких вещах. Щелочки глаз Ки-Ту довольно смеялись.
— Твой брат умер, Анджи, ну а ты думай о жизни. Это тебе подарок вперед. Эти капли сделают из любого мужчины податливый мягкий мех. Он превратится в глупого сосунка ульми и пойдет за тобой, куда ты велишь. А велишь — так пойдет и прочь. Не отказывайся и не красней, Солнечная. Женщины всегда брали такие вещи в помощники своим чарам. А у тебя чары сильны и будут еще сильнее. Но когда-нибудь, может случиться, их все же будет недостаточно. Сохрани это пока и не говори ничего.
— Спасибо, бабушка, — пробормотала Анджелка, пряча подарки в карман изнутри мехового плаща. Она покраснела и боялась встретиться взглядом с Доней. Та была невозмутима.
— Ай, Солнечная, — вновь запричитала Ки-Ту, — какие идут времена… Я вижу много, много смертей…
Все-таки бабушку Ки-Ту иногда бывало нелегко понять. Сделалось совсем-совсем светло и даже ярко. Снег вдруг заблестел, заискрился, а поземка над ним порозовела.
— Солнце, смотрите, солнце!
Анджелка вскинула голову вверх, куда указывала, позабыв, что держит мешок, Доня. Тучи были уже не серые, а прозрачные, только чуть голубоватые, и в прорехах меж ними светилась небывалая синева, какой Анджелке еще не приходилось видеть. И яркая, колющая глаза точка горела в этой синеве.
«Солнце? Оно такое?» — Анджелка зажмурилась.
На точку невозможно было смотреть. От людей, от неровностей наметенных сугробов, от городских крыш и стен на близком краю пролегли, упали тени. Воздух с летящими кристаллами снега и льда вдруг стал таким, что хоть глотай его, как свежую воду. Теплое прикосновение солнечных лучей — мягкая ласковая ладонь по щеке.
