Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2
Михаил спросил Леща:
— Лещь, а сколько примерно жителей осталось в городе, когда ты уезжал последний раз?
— Примерно двести тысяч. Но по-моему гораздо меньше, раза в полтора. Многие ведь убегали тайком, минуя посты и дорожную охрану.
— Но почему?
— А я откуда знаю? Говорят, что каждую ночь к людям прилетают животные, говорящие человеческим голосом, и уговаривают покинуть город и идти в лес. Все это бабьи сказки, конечно, я в них ни капли не верю. Просто… Ну, жить так надоело, что ли… Нам направо.
Они перешли через дорогу на другую сторону и свернули в темную полукруглую арку. Михаил увидел впереди в темноте крошечное пятно выхода. Мимо медленно тянулись колодцы дворов, в которых тускло блестели горы ржавых бочек под розовым небом, стены из желтого кирпича были исполосованы глубокими трещинами, как после землетрясения. Под сводами арок, насквозь простреливающих параллели дворов, раздавалось дребезжащее эхо, и Михаил с недовольством замечал про себя, косясь на ботинки Леща: «Подкованы они у него, что ли?» Один раз ему показалось, что в окне мелькнуло чье-то лицо, быстро высунулось из-за рамы и исчезло. Он спросил:
— Лещь, а в городе сейчас кто-нибудь живет?
Лещь ответил не сразу.
— Вряд ли. Хотя не знаю. Но я, сколько жил здесь, никого не видел.
Он явно что-то не договаривал, и голос у него дрожал.
— Объясни толком… — начал Михаил.
Лещь резко развернулся, так что хрустнул цемент под каблуками, и закричал:
— Не знаю я ничего! Город пуст, понимаете? Пуст! Ни одного человека! Да, я не отрицаю, что остались отдельные жильцы, например, в катакомбах, но я никого не видел! — Он долго смотрел дикими глазами на Михаила и на Ярана, потом сник, опустил голову и только попросил тихо: — Давайте пойдем молча.
Михаил почувствовал себя свиньей. Ведь намучался здесь человек, столько жить в пустующем городе, похожем на огромнейшую замороженную стройку, и наверняка это повлияет на психику, пусть не совсем, но немного.
Впереди зашуршала бумага, и Лещь сильно вздрогнул. Он сделал пару шагов вперед, осмотрел темноту и крикнул:
— Это крысы, не бойтесь!
— Какие крысы? — деловито осведомился Яран. — Что такое «крысы»?
— Пошли, — отрывисто произнес Михаил и направился вслед за топотом ботинок.
Михаил помнил, что он шел вторым, но каким-то образом первым вышел из арки и посмотрел назад. Сверху посыпалась штукатурка. Михаил вздрогнул и посмотрел наверх. Над ним, угрожающе раскачиваясь на ветру, висела ржавая водосточная труба и страшно скрипела. «Взззан!» — взвизгнул отлетающий гвоздь. Яран бросился вперед, реакция у него была превосходная, втащил за локти обоих в арку, а секунду спустя по тротуару забарабанили пласты штукатурки, разлетаясь в крошку, со страшным грохотом обрушилась труба, подскочила и покатилась по мощеному спуску вниз, лязгая и грохоча на всю улицу.
Михаил осторожно высунулся и опасливо посмотрел вверх. На месте трубы теперь красовался неровный шрам, выставив напоказ деревянную решетку и развевающуюся паклю. Яран вышел на тротуар, посмотрел на то место, где только что висела труба, потом вниз по дороге. Труба скатилась к решетке канализационного люка, закачалась и замерла. Михаил посмотрел назад. Лещь почему-то не выходил.
— Все в порядке, Лещь, — пророкотал Яран. — Можно идти.
Но Лещь и не думал идти. Он стоял на месте, нервно дрожа, как под напряжением, дробно стучали зубы, а пальцы намертво вжимались в кирпич арки. Глаза снова стали дикими, заметались по стенам, и его взгляд, полный отчаяния и обреченности, впился в Михаила.
— Не подходите ко мне! — заверещал он, не переставая дрожать. Он делал странные попытки дернуться в сторону дворов и сбежать, но не мог, словно прирос к стене. — Не подходите! Что вы ко мне привязались со своими глупыми вопросами?! Нет здесь людей, нет, ясно?! Вместо людей здесь теняки. Это они убили людей и захватили город! И вас убьют. И меня. Не смотрите на меня так! Отойдите!
— Отойди, — строго сказал Яран Михаилу. — Отойди!
Михаил отошел.
— Лещь… — осторожно позвал он, но Лещь опять закричал, наливаясь краской:
— Ничего мне не говорите! Это теняки!
«Это всего-навсего истерика, — подумал Михаил. — Обыкновенная истерика, ничего страшного, просто слабый и нервный человек, это пройдет». Но подходить он не решался. Лещь перестал нервно дрожать, сполз по пачкающему кирпичу спиной, сел на землю и заплакал, вздрагивая и пряча в ладони лицо. Михаил подошел к нему, сел рядом на корточки, взял его давно забытым и ужасно знакомым движением за плечи и слабо встряхнул.
— Устал я, — произнес Лещь, всхлипывая. — У… Устал, ребята. Я ведь тут о… один, совсем один! — Он вытащил из кармана грязный платок и шумно высморкался. — Сейчас я… я успокоюсь, и можно идти.
Михаил встал и оперся о стену спиной. Вот ведь какая подлость! Попадет человек в ситуацию — умрет отец, погибнет друг, — и чувствуешь себя до того одиноким, просто слов нет. А вот когда действительно остаешься один, в буквальном смысле этого слова, — в квартире, в доме, на планете, и вокруг нет ни единого знакомого лица — хочется выть от горя и несправедливости. Когда кругом осточертевшие дома, когда кажется, что кто-то здесь живет и ты даешь этому призраку имя и разговариваешь с ним, слушаешь его, сочувствуешь ему, когда целый день на одной ноте кричит ветер и даже птиц не видно.
Лещь скользнул по кирпичу спиной вверх, распрямляясь, быстро вытер ладонями глаза и тихо произнес:
— Старики говорили (Михаил вздрогнул), что из города уже уходили, давно, тысячу лет назад. Когда человек уходит из города, на его месте остается его зеркальное отражение, похожее на тень. Их за это и стали называть теняками. Теняки могут летать, проходить сквозь стены, но это только очень опытные и многолетние теняки. А остальные только бросают в людей камнями вот… трубы. — Лещь криво и невесело усмехнулся. — На большее они не способны.
Он неуверенно вышел из арки, задрав голову, увидел внутренности стены и сказал:
— Ну, пошли, что ли. Тут совсем немного осталось идти.
Лещь продвигался к Библиотеке очень странно — какими-то зигзагами, поворотами, закоулками, срезал углы, уверенно громыхал черными башмаками в гулких дворах и подворотнях. Он все время молчал, только тихо иногда говорил на поворотах «направо», или «налево», или «осторожнее», когда приходилось скакать по высоким сваям рухнувшего пятиэтажника и запросто можно было свалиться в черное озеро набежавшей воды.
Ближе к центру города на улицах стали попадаться автомобили — ржавые, разбитые, сгоревшие. Прямо на их глазах на перекрестке чадила приземистая легковушка, Лещь опять запаниковал, утверждая, что это сделал не он, и забоялся дальше идти, но потом успокоился, и они вышли на площадь.
