Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2
От трещины на стекле сильно дуло, и из-под рамы тянула та же холодная струя. Михаил отошел от окна, оставив карабин на подоконнике, провел пальцами по ребру дверцы и раскрыл ее. Шкаф недовольно дернулся и раздраженно заскрипел ржавой петлей. Что они могли хранить в таких шкафах? Одежду? У серванта Михаил в сотый раз за сегодняшний день обследовал полки и даже провел по одной пальцем. На пальце повисла невесомая пыль. Где там Яран шляется?
Михаил прошел в соседнюю комнату. Здесь уж совсем ничего не было, даже обломков. Вместо обоев на стенах равномерно лежала белая краска. На одной стене оставался незакрашенный квадрат, как будто там висела картина или плоский стереовизор. Хотя какие здесь стереовизоры. У них и машин-то, наверное, нет…
Громко хлопнула тяжелая дверь, и пустая квартира отозвалась трескучим эхом. Это был Яран.
— Ну и скукотища! — объявил он на весь дом. — Ни одного жителя, заметь! Лещь просто места себе не находит.
— Ни одного… — пробормотал Михаил. — Неужели город пустой?
— Абсолютно, — заверил Яран, застегивая карманы на своих «доспехах». Он поправил ремень карабина на плече. — Ну, пошли. Лещь нас ждет.
Они вышли из квартиры. Одинокая лампа слабо освещала душную каменную коробку коридора. Яран стал первым спускаться по лестнице. Михаил опирался на перила и поминутно заглядывал в квадратный черный провал между лестницами, откуда выпирал прохладный воздух. На верхних этажах вовсю свистели сквозняки.
Несмотря на кажущуюся пустоту и омертвелость, дом жил. Сами жильцы давно покинула свои уютные квартиры. Михаил не знал, кто они такие, но он твердо верил, что люди эти были в общем-то неплохие, по вечерам судачили о жизни, занимались хозяйством, просто жили. Не стало их, a атмосфера и характеры людей сохранились. Стены запомнили распорядок огромнейшего житейского маятника и теперь источали его пачками. А когда дом опустел, полчища мелких животных и растений ринулись в брошенные дома. Они вырыли себе норы, пробуравили все стены так, что дома не выдерживали и рушились. Животные гибли сотнями, но размножались тысячами, упорно проникали в город все глубже и глубже. Жгучий ветер принес с юга семена, которые мгновенно прижались к полам коридоров и принялись расти, раздирая корнями перекрытия и разрушая многоэтажки. Их не сдерживала даже биозащита, которую поначалу умело расставлял Лещь на границе города (потом он как-то сказал, что это все бесполезно, природа все равно сожрет все кварталы и не подавится, не все ли равно когда, и перестал активировать защиту). Еще немного оставалось, чтобы лес напрягся, напустил на город прожорливую живность и окончательно проглотил все без остатка. Совсем немного.
Они спустились на четвертый этаж. Дверей в стене, где проходил лифт, не было; в кирпичной шахте, освещенной желтыми лампочками, завывал ветер и раскачивал на самом верху оборванные железные канаты.
Между этажами на площадках, среди озер маслянистой жидкости цвели раздувшиеся шапки съедобного мха. Тут же кормилась стайка мохоедов. При появлении двух посторонних стайка с криком брызнула с площадки, замелькали быстрые темные шкурки.
Улица встретила их диким ревом, завыла, застонала и яростно захлопала оконной рамой над головами. Михаил закрыл лицо руками. Острая пыль лезла в глаза, в уши, в нос, скрипела на зубах и крутилась мощным вихрем. Потом все успокоилось. Михаил посмотрел назад и увидел только что прошедший пыльный столб. Грязь поднималась с тротуаров и дороги вместе с обрывками обоев, и мутный пыльно-бумажный смерч спиралью вкручивался вверх на запущенных автострадах, метался на узких улочках и ненавидел тупики.
Лещь стоял недалеко, спиной к ветру. Это был невысокого роста темноволосый человек, с грязным от пыли лицом и живыми глазами. Он был гораздо ниже Михаила и тем более Ярана, был очень похож на внезапно, за одну ночь выросшего ребенка. Не было у него на лице никаких признаков воли, да и по самой фигуре — ноги крест-накрест и равнодушные руки в карманах синего комбинезона — трудно было сказать, что этот человек целых три месяца жил в абсолютно пустом городе один, выжил, не сошел с ума и умудрился сохранить город в одиночку. Лещь подошел к ним и произнес:
— Ну что, готовы?
Голос у него был дряблый и шершавый, как у человека с простуженным горлом.
— Где это? — спросил Михаил. Ему было холодно и он ежился.
— Тут недалеко, всего в двух кварталах, — сказал Лещь, и они пошли по тротуару вперед.
Со стороны все дома казались одинаковыми. Мрачные железобетонные сооружения, голые ободранные стены, источенные животными, прямые ряды черных окон. Словно архитектору под влиянием плохого настроения взбрело в голову нарочно построить эти дома зловещими, угловатыми, из одних прямых линий, чтобы при виде таких громадин человек чувствовал себя жалким, беспомощным, раздавленным их высотой. И это удалось ему на славу. Особенно Михаила поражали глубокие, во всю высоту домов ниши, так, что стены шли ступеньками. Их нелепость подчеркивали маленькие окна, зачем-то втиснутые в эти короткие тупики совсем близко друг от друга. На дне ниш твердой горкой лежал мусор и отсвечивал бутылочным блеском. Наверное, люди чувствовали себя здесь ужасно неуютно. Он бы, Михаил, обязательно отсюда ушел. Или нет, лучше бы остался, уничтожил ниши, убрал бы верхние этажи, расширил окна и впустил в комнаты много солнечного света. Но здешние жители, видимо, этого не захотели или просто смирились, давно махнули рукой и стали медленно вымирать. А дома все высились, громоздились друг на друга, и, казалось, не было им конца.
Они дошли до перекрестка и повернули налево. Это, видимо, была одна из главных улиц города, Она уходила в розовую небесную даль, стиснутую с двух сторон кварталами, и казалась бесконечной.
Лещь подошел к ржавой табличке на стене, прочитал и сказал:
— Вы знаете, я ошибся. Библиотека теперь, оказывается, на другой улице, так уж вы потерпите, пожалуйста.
Михаил равнодушно пожал плечами, хотя ему очень не хотелось опять тащиться куда-то по такой холодине, а хотелось найти квартирку потеплее, зажечь костер и поесть по-человечески. Но Лещь пообещал, что в Библиотеке хранятся консервы и есть превосходная печь…
Снова налетел ветер, стеганул по спине, пронзительно засвистел внутри стеклянной будки на углу, похожей на овощной ларек, выдернул табличку и со звоном погнал ее вдоль разбитой дороги вместе с жесткой сухой пылью. Михаил похлопал себя по бокам в поисках незастегнутых «молний». Все карманы были закрыты наглухо, но ему все равно казалось, что он стоит на пронзительном ветру в одной ковбойке.
