Коллектив авторов - По ту сторону реальности. Том 2 (Сборник мистики и фантастики)
– Что скажешь? – спросил недовольно Сухов, пряча осколок от кувшина в свой походный рюкзак.
– В поселке идет слух, что вы взяли Абдуллу, – сказал Петруха. И только сейчас Сухов заметил его побитое лицо.
– Взял, да не взял, – уныло резюмировал Сухов: восток дело тонкое, здесь даже сновидения обретают реальность, – и, вглядываясь в его синяки на лице, добавил, чтобы он был осторожен, так как во сне ему привиделась «женщина» в чадре, причинившая Петрухе зло. Он попросил Петьку принести воды, а потом отправил его в дом таможенника, чтобы он попытался раздобыть оружие. А сам, смочив носовой платок, положил его на лоб и, прислонившись к стене спиной, стал привычно наговаривать письмо:
– Доброе утро, бесценная Екатерина Матвеевна! Вчера вечером у меня выдалась смешная минутка. Мы с новым другом немного повечеряли, омывая свои одежды в вине. Он принес чашу Джамшеда, и мы по очереди заглядывали в нее… Я слышал, что эта чаша принадлежала знаменитому царю востока, в которой он видел весь мир. Я тоже посмотрел на мир немало и скажу, что никто не празднует так день, как русские. Они обязательно что-нибудь разобьют… Ну и что с того, ведь мы-то знаем, что это к счастью. К сожалению, сосуд был разбит, когда мой друг высказал крамольную мысль, что человек не может сделать другого счастливым, но может сделать его несчастным. С этим утверждением я не мог согласиться, и мы расстались…
Переворачивая красный платок прохладной стороной ко лбу, он вдруг вспомнил слова Абдуллы о «красном» терроре и игре, в которой он ограничен в своих действиях. Сухов торопливо извинился перед Екатериной Матвеевной и, сославшись на судьбу, что она у него такая непонятная, пальнул несколько раз в потолок и, убедившись, что его желания не ограничены сверху, поспешил к морю помыть голову. Он сел на берегу и, наблюдая за игрой волн, пришел к выводу, что игра в природе не метафора. Но, напротив, природа играет в самом изначальном смысле, а игры природных созданий – животных и людей, производны. А если игру, в которую он вовлечен, выводить из теснин только человеческих явлений, в качестве определенных событий, то почему он должен чего-то страшиться и пасовать перед теми, кто сам, возможно, не подразумевает о своей зависимости от других сил: «А стало быть – мне нужно быть только внимательным к звукам земли, под которой похоронено время», – подумал он и вошел в море играющих волн.
Когда он вышел из воды, то заметил, что кто-то из арапешей спер его часы. Вначале Сухов расстроился, а потом подумал: «Ну и черт с ними, пускай теперь тот, у кого они находятся, познакомится с изнанкой прогресса и познает, что не все то хорошо, что блестит. И там, где берут верх часы, хронометры и точные механизмы, человеку остается все меньше времени для праздника жизни. Но там, где время измеряется ходом движения светил и звезд, там празднуют времена года – посева и урожая, рождения и смерти, как поминовения предков. И все это он празднует в радостной игре».
С чистой головой и обновленными мыслями Сухов подошел к дому Верещагина, откуда доносилась грустная песня о судьбе, в которой кому-то не везет в смерти, но повезет в любви. «Это обо мне», – подумал он и прилег, чтобы дослушать песнь.
В приятном томлении он неторопливо ковырял пальцем в песке, его привлек гладкий, рыжий в крапинку камешек шпата. Припомнив свое детство и дразнилки друзей за конопушки на его лице, он небрежно бросил камушек в открытое окно. Верещагин говорил очередной тост за дружбу старых и новых русских. Камень попал в его пиалу и обрызгал бороду представителю закона. Он в недоумении достал непонятно откуда свалившийся с небес предмет, стряхнув с него капли, подумал, что наступило время собирать камни. Верещагин перекрестился и залпом опрокинул чашу в рот.
Они были навеселе, когда Сухов предстал перед ними. На предложение хозяина выпить за знакомство, Сухов не отказался. Верещагин, зная от Петрухи о причине визита гостя, первый прервал незамысловатую застольную беседу:
– Знаю, что ты пришел за оружием… Так вот, пулемет я дам, если возьмешь меня с собой, – бравируя, зычным голосом заявил Верещагин.
Быстрота, с какою Верещагин согласился пойти с Суховым вне зависимости от цвета идеалов, насторожила его и заставила задуматься, почему богатый дом, красивая жена и обеспеченная старость не стали сдерживающим фактором бывшего служащего царской армии от внутренней агрессии, направленной во внешний мир.
– Значит, в его жизни что-то не так, – подумал он и хотел задать Верещагину вопрос, но у него получилось нечто из Пушкина: – Скажи-ка Павел, ведь недаром Москва сожженная пожаром французу отдана… Тьфу ты, – сказал он, сплюнув, и подумал, что там, наверху, видно, сильно перепили, что вкладывают в его уста такие странные слова, а может быть, не хотят, чтобы он стал задавать Верещагину ненужные вопросы.
– А вот фиг вам, – сказал он вслух и задал вопрос таможне: «Зачем и почему мы – я и ты – здесь находимся? Далее Сухов пояснил, что имеет в виду страну и людей, в которой легко замечается разница между их бедностью и обеспеченностью пришельцев.
Верещагин с перепою подумал, что речь идет об инжире, плодах фигового куста, которые как закуска не понравились гостю, стал объяснять, что нынче тяжело с хлебом… Но Сухов перебил его и повторил свой вопрос.
– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, но я, по крайней мере, являюсь представителем закона, который несет цивилизованность, дисциплину и порядок, – ответил Верещагин. И в отместку Сухову за скользкий вопрос выразил желание узнать, что он сам со своею революцией несет этому народу.
– Не надо обижаться на меня, – миролюбиво заговорил Сухов, – может быть, я хочу больше разобраться в себе, чем поставить тебя в неудобное положение. А со своей стороны надеюсь, что несу этим людям свободу и прогресс…
Ха! Эти басни будешь рассказывать своим братьям арапешам, – возмутился Верещагин и продолжил: – Насколько мне известно, во имя свободы довольно часто совершались преступления против человечества. Для истории такая ситуация не нова – бедность и эксплуатация всегда были продуктами экономической свободы. Снова и снова людей освобождали по всему миру их хозяева и правители, но их новая свобода оборачивалась подчинением, причем не просто власти закона, но власти чуждого им закона. Что начиналось как подчинение силе, скоро становилось добровольным рабством, делающим рабство все более щедро вознаграждаемым и приятным. Потом человек начинает желать, что положено желать, и обретает свое умеренное счастье.
– Возможно, ты прав, – согласился Сухов, – ибо наши права и свободы, которые мы желаем принести им, не будут для них благословением, потому что сами выросли на почве порабощения и сохранили знак своего рождения от мачехи. Мне кажется, – задумавшись, проговорил Сухов, – что такой союз свободы и рабства может лишить арапешей других, возможно, лучших образов жизни, способных положить конец репрессивному отношению общества к природе и бытию человека. Может случиться так, что их культурная отсталость несет в себе зародыши тех условий, которые повернут колесо прогресса в другую сторону. А перешагивание через стадию общества изобилия может стать преимуществом опоздавших в достижении истинно счастливого общества.
