Виталий Вавикин - Блики, силуэты, тени
— Я не знаю. — Клиф огляделся. Люди разошлись, вернулись к своим делам.
— Не нужно, — попросил Зутер. — Не делай этого. Не оставайся здесь.
— Мне больше некуда идти, — сказал Клиф.
— У тебя есть твой мир.
— В том мире все сложно. Намного сложнее, чем здесь. — Клиф вытащил из кармана один слиток и бросил его грязному мальчишке. Мальчишка раскланялся, побежал прочь. — Ты видишь? — спросил Зутера Клиф. — Я помог ему.
— Ты убил человека.
— Это был не человек, — Клиф улыбнулся. — Все они не люди, лишь кошельки с самородками. — Он вспомнил, как они предлагали ему золото за Мэриан.
— Этот мир не принесет тебе счастья, — сказал Зутер.
— Заткнись, старик.
— Ты не убийца.
— Ты так думаешь? — Клиф обернулся, прицелился Зутеру в голову. — Не заставляй меня убивать тебя, старик.
— Тебя поймают и повесят. Не думай, что здесь нет законов.
Где-то далеко раздался стук копыт. Десяток всадников появились в начале улицы. В руках у них были веревки. Они приближались, подгоняя криками своих лошадей. Клиф успел выстрелить трижды, прежде чем лассо затянулось на его шее. Клиф выронил «Кольт», схватился руками за петлю, чтобы не задохнуться. Всадник развернулся и потащил его вверх по улице, к обгоревшим останкам здания суда. Клиф пытался освободиться, но не мог. Не мог даже кричать. Всадник перекинул веревку через балку над входом в сгоревший суд, другой ее конец привязал к седлу и пришпорил коня. Клиф взлетел в воздух. Земля осталась далеко внизу. Петля сдавила шею. Последнее, что услышал Клиф, были радостные крики всадников. Потом наступила смерть.
* * *Когда Клиф ожил, была ночь. Его вынули из петли и выбросили бездыханное тело за город. Но в этом мире нельзя было умереть.
Клиф закряхтел, поднимаясь на ноги. «Кольт» он потерял, золото у него забрали, раздели по пояс, позарившись на одежду, оставив только штаны, в которые опорожнился его кишечник незадолго до смерти. Незадолго до его первой смерти. Клиф тихо зарычал, пытаясь вспомнить лица всадников. Он обязательно найдет их и убьет.
Клиф услышал чьи-то шаги. Худощавый мужчина в комбинезоне старателя. Он шел, оглядываясь по сторонам и думая, что его никто не видит, считал намытое днем золото. Губы Клифа растянулись в хищном оскале. Всадники подождут. Он убьет их после. Сначала ему нужно достать для себя новую одежду и оружие. Клиф поднял камень. Старатель заметил нападавшего лишь в последний момент. Камень опустился на его голову. Хрустнули кости.
— Извини, приятель, — сказал Клиф, забирая у него золото и снимая с него одежду. — Ничего личного.
Он огляделся, желая убедиться, что его никто не заметил, спрятал труп старателя за деревья и, насвистывая бессмысленный мотив, пошел обратно в город…
История четырнадцатая. Леда
Греция. Наши дни.
Мы не одни. Наш мир не один. Леда верила в это, знала, видела. Жизнь многогранна, удивительна. Как и наши мечты, желания, чувства.
Леда не понимала, как это происходит — мир просто меняется и уносит ее куда-то далеко-далеко, в другую реальность, другое измерение. Так было всегда.
Сначала музыка, которая звала. Музыка где-то в винограднике или за зарослями кипариса. Несуществующая музыка. Несуществующие заросли. Потом пляски. Леда верила, что это просто сказка. Верила в детстве, встречая в этом странном мире сатиров и менад. И был там еще крохотный черный козленок, который рос вместе с ней. Появлялись мужчины и женщины — танцоры. Леда видела винодельню. Вино было сладким и крепким. Такими же сладкими и крепкими были поцелуи и объятия людей в этом мире.
Когда Леде исполнилось шестнадцать, черный козленок превратился в юношу. Он был нежен, но опытен. И такими были все люди в этом мире, где экстатическое соединение с мирозданием было таким простым, таким досягаемым.
— Хватит мечтать! — говорил Леде старший брат по имени Патроклос.
Он пытался приобщить ее к православной вере, но Леда, оставив родной дом, уехала в Афины, поступив в университет имени Каподистрии на факультет философии, педагогики и психологии. На летние каникулы она осталась в столице, предпочтя единению с семьей отправиться с друзьями в горы Эгалео. После она поехала в город Паллини, расположенный на окраине Афин, где жили родители Тобиаса, с которым встречалась Леда. Тогда-то и вернулись видения, отсутствовавшие до того дня почти год. Дионисийские вакханалии ворвались в жизнь, заполнили ее, забрали из реальности, вернув в мир детства, мир желаний.
— Что с тобой происходит? — спрашивал Тобиас, не понимая причину перемен.
Но потом мир Леды стал открываться и ему. Но в отличие от Леды, Тобиас не полюбил это слияние с природой, с инстинктами. Новый мир напугал его. Тобиас пытался бороться с этим, но в конце понял, что проще расстаться с Ледой. Она снова осталась одна. Но мир уже проникал в головы ее друзей. Так следом за Тобиасом ушли друзья, отступились. Учеба потеряла смысл. Леда бросила университет, вернулась в родной город.
— Давно тебя не было, — сказал старший брат Патроклос.
— Всего два года. — Леда устало улыбнулась, спросила брата о церкви.
Он говорил много и долго. Этот странный, по-христиански унылый старший брат, в висках которого было так много седых волос.
— Не удивляюсь, почему ты не смог найти себе женщину, — сказала Леда.
— Мне не нужна женщина, — сказал брат, но, как только она ушла, увидел странные сны… Хотя нет, не сны. Для снов все это было слишком реальным. Женщины. Много женщин. Они звали его, предлагали разнообразные вина. И танцовщицы. Их гибкие тела сводили с ума.
— Выглядишь усталым, — подметила Леда при их следующей встрече.
— Да, есть немного, — неохотно согласился брат. — Работы много и… выспаться не могу как следует. — Он нахмурился. — То, о чем мы говорили… Твои сны…
— Не принимай близко к сердцу, — махнула рукой Леда.
— Да я бы с радостью… — Патроклос замолчал на несколько секунд, смущенно поджав губы. — Но с момента нашей последней встречи мне каждую ночь снятся кошмары. Я просыпаюсь и больше не могу заснуть. Включаю свет, беру в руки молитвослов и читаю вслух. — Он неожиданно вздрогнул. — Скажи, а те сны, о которых ты говорила, там были только мужчины?
— Это не сны.
— Неважно. Там были женщины или нет?
— Я же тебе говорила.
— Я не помню. — Левый глаз брата начал нервно подергиваться.
— И женщины, и мужчины, и сатиры, и менады… — Леда замолчала, увидев, как побелел Патроклос. Губы его неосознанно шевелились, проговаривая молитвы. — Эй, это же не страшно.
