Джек Вэнс - Поместья Корифона. Серый принц
«Само собой — но каким образом из них вырастают не злобные, коварные хищники, а полуразумные послушные лакеи? Разве это не противоречит их природе?»
«Ха! Коварный, смышленый хищник — уже почти разумное существо. Мы убеждаем эрджинов в том, что служить наездникам-ульдрам сытнее, чем вечно голодать, добывая скудное пропитание в пустыне. А еще лучше и легче — жить на хлебах у пришлых богачей в Оланже».
«Так вы умеете с ними общаться?»
Моффамед возвел очи к небу: «В какой-то мере».
«Телепатически?»
Жрец нахмурился: «Мы не владеем этим искусством в совершенстве».
«Гм. В Оланже есть влиятельное общество, желающее прекратить порабощение эрджинов. Что вы об этом думаете?»
«Чепуха. Если бы эрджины не шли в услужение, от них не было бы никакой пользы. За обученных особей мы получаем добротные колеса, подшипники, металлические компоненты. Торговля выгодна всем — и продавцам, и покупателям, и товару».
«Но разве это не безнравственно — продавать в рабство собратьев по разуму, сознающих свое положение?»
Моффамед воззрился на Глиссама в замешательстве: «Ахариссейо благословляет наш труд».
«Я хотел бы посетить ваши лаборатории, лагеря — как бы они не назывались. Это можно устроить?»
Жрец отозвался коротким смешком: «Ни в коем случае. Вот уже возвращаются ваши друзья».
Джемаз и Кургеч подошли к степному йолу. Моффамед осторожно приветствовал их: «Корабль рвется в сорайю. Дует попутный ветер — время уезжать».
«Да-да, очень хорошо, — отозвался Джемаз. — Но как мы найдем Полиамеда?»
«О Полиамеде лучше забыть. Он далеко. Как все пришлые, вы напрасно беспокоитесь о бренных аспектах бытия».
«Увы, мы тоже несовершенны. Так где же Полиамед?»
Жрец небрежно отмахнулся: «Не могу сказать. Не знаю».
Кургеч наклонился и вгляделся в бледно-карие глаза шамана. Лицо Моффамеда обмякло. Кургеч тихо сказал: «Ты лжешь».
Жрец разгневался: «Оставьте ваши фокусы! Здесь, в Пальге, синяя магия запрещена. Мы тоже не лыком шиты, умеем постоять за себя!» К Моффамеду, однако, тотчас же вернулось привычное самообладание: «Я всего лишь пытаюсь предохранить вас от беды. Знамения угрожающи, дуют обманчивые ветры. Ютер Мэддок поплатился за дерзость, а теперь вы намерены повторить его ошибку. Мой долг — найти выход, устраивающий все стороны. Что в этом удивительного?»
«Ютера Мэддока убил ульдра, — возразил Джерд Джемаз. — Насколько мне известно, между его безвременной кончиной и его поездкой в Пальгу нет никакой связи».
Моффамед улыбнулся: «На вашем месте я не стал бы делать поспешные выводы».
«Допустим, какая-то связь существует. Так или иначе, нам не нужен помощник, готовый при всяком удобном случае вставлять палки в колеса. Решай, на чьей ты стороне».
«В ваших интересах немедленно вернуться в Алуан. Это самый лучший совет, какой я могу вам дать».
«Какую опасность ты предвидишь? Пальга славится безмятежностью».
«Нельзя противиться шренку, ни в каких обстоятельствах, — назидательно произнес жрец. — Трагические деяния шренков всех нас избавляют от искушения».
Глиссама осенило: вчерашний кошмарный имбецил был шренком. Как следовало понимать слова Моффамеда? Как упрек или как уклончивую угрозу?
«С болью и скорбью несут они тяжкое бремя, — продолжал нараспев шаман. — Обида, причиненная одному, влечет за собой несоразмерную месть остальных».
«Нас это не касается, — отрезал Джемаз. — Скажи, где прячется Полиамед, и мы отправимся в путь».
Эльво Глиссам сосредоточенно смотрел в небо. Моффамед вздохнул: «Езжайте по торному перегону на северо-восток. Сверните на третью колею — она повстречается на третий день. Следуйте по ней четыре дня до лесов Аллубана. Там, у белого столпа, вызовите Полиамеда».
«Очень хорошо. Ты приготовил наши отвороты?»
Моффамед постоял, помолчал, потом повернулся и ушел. Через пять минут он вернулся с корзиной: «Это могущественные талисманы. Желто-зеленый отворот предохранит ваш йол от любой напасти. Оранжевые отвороты с белыми и черными лентами гарантируют личную безопасность — всегда носите их с собой. Да сопутствует вам ветер удачи и радости, если на то будет воля Ахариссейо».
С этими словами Моффамед покинул стоянку парусных фургонов.
Эльво, Кургеч и Джерд Джемаз взобрались на палубу йола. Джемаз запустил вспомогательный двигатель, и йол выехал на просторы сорайи. С юга дул порывистый муссонный бриз. Эльво сел у штурвала, а Кургеч и Джемаз подняли кливер, грот и бизань: йол резво покатился по плотному упругому соуму.[16] Эльво откинулся на спинку сиденья, взглянул на небо, на плывущие по ровной прерии тени облаков, на уменьшающиеся за кормой постройки станции № 2. Свобода! Открытый всем ветрам бесконечный простор, сорайя! Поистине, вольная жизнь ветроходов заслуживала восхищения.
Джемаз поставил паруса по ветру — степной корабль припустил вперед со скоростью, по приблизительной оценке Глиссама составлявшей не меньше пятидесяти километров в час.
Йол не нуждался в постоянном внимании рулевого. Эльво Глиссам закрепил штурвал клешневым захватом и поднялся на ноги, возбужденный быстротой езды и новизной впечатлений. Кургеч и Джерд Джемаз тоже не остались равнодушными. Кургеч стоял у грот-мачты — ветер трепал его редкие янтарные кудри. Джемаз разлегся на койке в кабине и открыл бочонок пива, захваченный из трактира. «Не самый плохой способ проводить время», — одобрительно заметил он.
Метуэн поднимался к зениту, станция № 2 скрылась за горизонтом. Сорайя не менялась: равнина мышастого оттенка, местами оживленная пучками соломенно-желтой поросли, а изредка и невзрачным, прижавшимся к земле цветком. Тени облаков брели одна за другой по ковру соума. Свежий воздух не казался ни холодным, ни теплым и слегка отдавал запахом сена и еще каким-то тонким ароматом, исходившим, по-видимому, от лишайника. Смотреть было, в сущности, не на что, но Эльво Глиссам не находил пейзаж однообразным: он постоянно менялся неким не поддающимся определению образом — надо полагать, благодаря облакам и теням. Колеса, быстро вращающиеся с характерным легким шипением, оставляли на соуме темные следы. Время от времени похожие следы свидетельствовали о том, что здесь проезжали другие парусные фургоны.
Эльво заметил, что Кургеч и Джемаз что-то обсуждали, поглядывая на степь за кормой. Он поднялся на ноги и тоже пригляделся к южному горизонту, но ничего не заметил и опустился на сиденье за штурвалом. Он предпочитал не задавать вопросов, если попутчики не желали посвящать его в предмет разговора.
