Брайан Олдисс - Лето Гелликонии
Но вирус убивал не мгновенно, и до тех пор обитатели Аверна с большим интересом следили за приключениями своих бывших собратьев в предательском раю Гелликонии. Эта мера наказания дала начало специфической традиции, своего рода добровольному жертвоприношению, которая служила чем-то вроде предохранительного клапана для авернского общества. Традиция эта, имеющая вид игры, похожей на лотерею, словно в насмешку носила название «Отпуск на Гелликонии». В течение Великого Лета она проводилась раз в десять обычных лет. Победителю позволялось опуститься на планету, причем он имел право выбрать место посадки. Одни предпочитали места уединенные, другие требовали доставить их в город, кто-то выбирал горы, а кто-то — равнины. Но ни разу не было случая, чтобы победитель отказался от приза и не захотел обменять безопасное, но бесконечно однообразное существование на краткий миг настоящей свободы.
Нынешняя лотерея имела место через 1177 земных лет после апоастра— середины Великого Года.
В трех предыдущих лотереях приз доставался женщинам. На сей раз счастливый билет вытащил некто Билли Ксиао Пин. Над выбором места высадки он не раздумывал долго. Он решил отправиться в Матрассил, столицу Борлиена. И прежде, чем вирус погубит его, ему, быть может, удастся воочию увидеть лицо возлюбленной королевы королев.
Глава VI
Дары послов
Из Олдорандо король ЯндолАнганол вернулся к своей королеве довольно скоро — не прошло и четырех недель. Он избавился от хромоты, но позор, пережитый в Косгатте, по-прежнему не давал ему покоя. И вот однажды из Панновала прибыли послы и попросили короля об аудиенции.
Жара стояла ужасная; королевский дворец на вершине холма дрожал в раскаленном мареве и казался порождением миража. Придворные вяло бродили по залам. Панновальские послы, едва закончилась церемония официальных приветствий и вручения даров королю, обливаясь потом, повалились на диваны в зале для отдыха.
Главный Советник СарториИрвраш удалился в свои апартаменты и закурил вероник. Раздражение переполняло его; он был глубоко убежден, что Борлиену не стоит так рваться в объятия могущественного Панновала, — и без того уже Глава Священной Империи имел на страну слишком большое влияние. А веру, которой три государства-соседа были накрепко связаны, он, СарториИрвраш, совершенно не разделял.
Однако на сей раз никто не спрашивал совета у Главного Советника. Король подчеркнуто не обращал внимания на все попытки СарториИрвраша высказать свое мнение.
Несколько веков назад Олдорандо мог с гордостью считать себя старшим братом Борлиена. Но сейчас, учитывая отсталость страны, возвращение этих времен было бы совершенно некстати, и СарториИрвраш понимал это лучше других. Однако король полагал иначе, и церковники в один голос поддерживали его.
Не так давно Главный Советник потребовал от скритины принять закон, очень жестко регулирующий передвижение по стране иностранцев. Может, в своем уединении он сделался ксенофобом, но закон запрещал входить в столицу бродягам-мади и карал смертью иноземцев, уличенных в связях с горожанками. Советник хотел провести еще закон о фагорах, но не смог, поскольку против него поднял голос сам король.
СарториИрвраш тяжко вздохнул. Все, чего он хотел бы от жизни, так это возможности спокойно продолжать свои ученые занятия. Но власть держала его крепко, и это вызывало в нем не просто раздражение, а презрительное нежелание ни с кем иметь никаких дел; в отместку он вел себя как мелкий тиран, готовясь к тем временам, когда ставки станут слишком высокими, и ему понадобится выдержка и умение плести интриги, Когда он задумывался о своем сегодняшнем положении, ему становилось противно, и все же он тешил себя мечтами о безграничном владычестве.
Прояви он в свое время побольше настойчивости, то такой опасной ситуации, как сейчас, когда полсотни иноземных послов могли оказать — и оказывали — влияние на короля, фактически управляя страной, не могло бы сложиться. А теперь король готовит кардинальные перемены, и драма, которая лишит его, СарториИрвраша, жизнь если не плавного и спокойного течения, то по крайней мере предсказуемого характера, уже поднимается по ступенькам дворца. Покойная супруга СарториИрвраша называла мужа бесчувственным. И он знал, что она права, поскольку все его чувства целиком относились к работе.
Он привык особым образом сутулить плечи в надежде, что это придаст ему солидности, от нехватки которой он так часто страдал. Ему было тридцать семь лет — тридцать семь лет и пять теннеров, если говорить точно, в принятой на Кампаннлате системе летосчисления, — и этот возраст был, конечно, заметен: года избороздили морщинами его лицо, особенно около носа, и эти морщины в сочетании с усами делали Главного Советника похожим на ученую мышь.
— Ты предан своему королю, любишь его и любишь своих сограждан, — убеждал он себя, стремительно шагая по коридору.
Как и многие другие дворцы, столичная резиденция короля была смесью старого и нового. Давным-давно под Матрассилом были вырыты пещеры, служившие оборонительными сооружениями. Во время Великих Зим они стояли заброшенными, но с каждой весной оживали, превращаясь снова в крепости или в увеселительные заведения, в зависимости от того, какие времена переживала столица, спокойные или нет.
Определенные круги в Панновале никак не желали смириться с тем, что в Борлиене, особенно в его столице Матрассиле, фагоры могут свободно ходить по улицам, не навлекая на себя народного гнева. Они обратились за разъяснениями к Орлу. Не получив их, определенные круги признали борлиенский двор провинциальным, но на том не успокоились.
В те времена, когда судьба была к нему благосклонна, а брак с королевой МирдемИнггалой еще не утратил острого привкуса новизны, король ЯндолАнганол со всей страны собрал лучших зодчих и живописцев, чтобы придать своей столице лоск и стряхнуть с нее пыль провинциальности. Особенно много средств пошло на отделку покоев королевы королев.
Хоть в целом атмосфера дворца напоминала ту, что царит в военном лагере, в ней не ощущалось той скованности, которой отличались Олдорандо и Панновал. Король благоволил к людям искусства и науки; имя его Главного Советника, СарториИрвраша, неизменно связывалось с расцветом учености.
Докурив, Советник с большой неохотой поднялся с кресла — необходимо было продолжить разговор с королем. Вероник оказал свое действие, и его мысли приняли несколько иной оттенок, далекий от тяжких государственных дел. Не далее как вчера ему удалось разрешить загадку, над которой он бился целый год, — загадку, уходящую корнями в далекое прошлое. Когда дело касалось минувшего, отличить правду от лжи для СарториИрвраша было куда проще, чем в современности.
