Предсказание дельфинов - Вайтбрехт Вольф

Позолоченный шпиль Чорчена, пирамидальной гробницы чудотворца-ламы, охранявшего ворота последнего монгольского монастыря, ярко сиял в лучах послеполуденного солнца. За ним приземлялись здания; впечатление усиливали их высокие двускатные крыши. Глазурованная зеленая черепица украшала фронтоны, перемежаемые небольшими позолоченными группами фигур, тушами животных, ланями – символами мира.

Они были гостями настоятеля, невысокого, сгорбленного, величественного старика с ухоженной белой бородкой, который тремя днями ранее на приеме, устроенном Монгольской Академией наук, сердечно пригласил их посетить свой монастырь и, прежде всего, его знаменитую библиотеку. Бертель тут же согласился, пообещав себе заглянуть в странный мир, существовавший лишь в отрывках, увидеть страну, с которой он прежде встречался лишь в её современном виде, в лице врачей и профессоров, учившихся в Ленинграде или Москве, Улан-Баторе или Лейпциге. Только настоятель в жёлтом шёлке имел хоть какое-то отношение к истории, но никто не знал, насколько глубоко.

Молодой монах с круглой, гладко выбритой головой, в традиционном одеянии жёлтой секты, чрезвычайно вежливо приветствовал их и проводил в монастырь.

Настоятель жил в непомерно большой юрте; можно ли её ещё назвать юртой? Пол был бетонным. Будучи приёмным залом, он, вероятно, служил скорее символом. Хельга робко шагнула на мягкие, яркие ковры, которыми была устлана круглая площадка; всё казалось ей экспонатом этнологического музея, включая низкие скамьи с мягкой обивкой, обитые выцветшей парчой. Перед ними стояли изящные темно-красные лакированные столы, на которых, строго соблюдая церемонию, были расставлены, даже сложены друг на друга, блюда: головки сыра, чаши с кумысом, круглые пирожные и, разительно контрастируя, стаканы в современных подставках из анодированного металла, как в гостинице - Россия - в Москве. Даже приветливый настоятель в плотном желтом шелке, который так весело беседовал с Амбрасяном и, конечно же, прекрасно говорил по-русски, – безусловно, часть истории, но в то же время и современности, двойной доктор, профессор средневековой истории, настоящий анахронизм.

Она думала о том же, осматривая монастырь. Там сидели почтенные монахи, бормоча свои священные, древние стихи, беспрестанно перебирая чётки, пронзительно издавал звуки бронзовый рог, звонили колокола и гонги, всё было очень торжественно, ритуально, все относились к своим обязанностям очень серьёзно, но снаружи, в нескольких сотнях метров, возвышался шестнадцатиэтажный небоскрёб, в приёмной звонил телефон, а настоятель был членом академии.

- Так жили в нашей стране более 200 000 лам — пояснил переводчик Бьямба. - Сильные, умные люди, четверть населения, но они только и делали, что непрестанно молились в своих монастырях или во время странствий по стране, и все должны были им платить дань, все! Эти здесь, в Улан-Баторе, теперь последние. По словам настоятеля, молитвенные упражнения значительно сократились

- На что они тратят оставшееся время? - — спросил Бертель.

- Они используют это с большим успехом. Некоторые работают полевыми хирургами в амбулаторных клиниках Бьямба тихо рассмеялся, увидев изумлённое лицо Хельги. - Нет, не как целители, как можно подумать; монахи закончили техникум и получили дипломы. Они пользуются популярностью у народа за свою доброту и заботу. Некоторые из древних ламаистских традиций, основанных на многовековом опыте, теперь стали общеизвестными

- Только что заместитель настоятеля заявил, — рассказал доктор Шварц, — что ламаизм прекрасно совместим с диалектическим материализмом. Мне нужно сначала это переварить. Интересно, как он это обосновывает: они тоже верят в бесконечность и вездесущность материи, которая, по воле Бога, собралась здесь и там в видимую форму, в звёздные системы, галактики, только чтобы затем снова погибнуть в непрестанном и вечном дыхании Бога, распасться на космическую пыль и, если будет на то воля Божья, вспыхнуть вновь в другом месте вселенной и породить звёзды, свет и новую жизнь.

- Неплохо, бесконечность и вездесущность материи — сказал Бертель.

- Что касается вечности материи, я согласен. Но что касается дыхания Бога, которое по его воле загоняет космическую пыль в галактики, я, если можно так выразиться, не согласен.

- Звучит прекрасно, — сказала Хельга, — очень поэтично: дыхание Бога. Вселенная, которая дышит, пусть и устами творца, — в этой идее есть что-то величественное, столь же фантастическое, как и само её звучание.

- Речь идёт не только о метафорах и прекрасных звуках, — ответил Шварц. — Здесь поднимается старый вопрос о бытии и сознании, о духе и материи; для меня дыхание Бога — это знание на уровне незнания: то, чего я не постигаю, я называю Богом. Нет. У Бога нет ни места, ни голоса в бесконечности вселенной

Бьямба молча в ожидании слушал спор; но ничего не последовало. Поэтому он пригласил исследователей сопровождать его в библиотеку. - Настоятель уже прмшёл — сказал он. - Вы не пожалеете потраченных денег. У нас есть книги на четырёх языках и на четырёх разных письменностях: тибетской, монгольской, уйгурской и китайской. Среди них есть рукописи возрастом более тысячи лет.

Старые руки настоятеля, покрытые сетью морщин, заметно дрожали, когда он пытался развязать шёлковую ленту, которой был перевязан небольшой пакет рукописей. - Вот об этом я и говорил — пояснил он; наконец-то он справился с узлом. Комната, заставленная полками до потолка, больше напоминала лавку, торгующую лоскутками ткани; однако она находилась в самом сердце монастыря, во всемирно известной библиотеке. Здесь не было книг в традиционном смысле этого слова: толстых фолиантов в переплётах из свиной кожи или летописей с богато украшенными обложками, запираемыми коваными замками, как в древних библиотеках Европы. На полках громоздились множество маленьких, завязанных свёртков, каждый из которых был завёрнут в отдельный шёлк, обычно украшенный красивыми узорами. С узкой стороны свисала полоска ткани с названием, написанным монгольскими буквами, которые казались игривыми и витиеватыми по сравнению с более строгими китайскими иероглифами.

В свёртках лежали печатные или исписанные листы, не скреплённые скрепками, а свободно сложенные друг на друга – сложный способ сохранения знаний и традиций. Но разве не так же сложно было пользоваться библиотекой Хаманаби? С текстами на глиняных табличках было ещё сложнее обращаться, чем с этими свёртками, с этими стопками цветных свёртков, где, как заверил настоятель, знаток мог определить эпоху рукописи, просто взглянув на рисунок упаковки.

Он развернул ткань; свёрток пожелтевших листов в его руках был не толще кирпича.

- Узнав об открытии третьей спирали в наших горах, мы задались вопросом, нет ли в наших легендах и исторических документах сведений, подобных тем, что содержатся в - Лунном докладе При этом мы наткнулись на эту древнюю уйгурскую надпись. Я хочу познакомить вас с её содержанием; мы перевели этот отрывок на русский язык, чтобы избежать монгольского.

Он терпеливо помолчал, заметив удивление слушателей. Профессор Лхамсурэн, которого Монгольская академия приписала к группе Амбрасяна в качестве спутника, и Пункзак-Намжил, альпинист, открывший Третью Спираль, едва ли могли скрыть своё беспокойство. Всё ещё молча и с довольной улыбкой на лице, настоятель с трудом извлёк из потайной складки или кармана своего шёлкового одеяния старинные очки с круглыми линзами. Помощник передал ему папку с рукописью – машинописным текстом на кириллице. Но прежде чем начать читать, он сказал, что должен дать пояснения.

- Это уйгурская хроника времён завоевания нашей страны Истинной Верой – сказал он. Первые монахи Жёлтой секты пришли из Тибета в Монголию и соседние страны, населённые уйгурами. Уйгурский принц Зохт-Джай воспротивился новому учению и придерживался старой веры в демонов. Последовали кровопролитные сражения. Его крепость Ма-Линг была разрушена, и он с последними из своих последователей был вынужден бежать в бескрайние степи. Это было в 1519 году нашей эры. Его летописец Дунлампа, который был с ним, добросовестно записал всё, и летопись позже была напечатана. К сожалению, сохранился только один этот экземпляр.