Амит Залуцкий - Трое в одном
— Это дело другое, — горячо воскликнул Мамедов. — Ради вашей жизни я готов на любую операцию. Но ведь речь идёт не о спасении жизни, а только об опыте.
Профессор пожал плечами.
— Ну, положим, теперь это всё равно. И если уж вам так хочется спасти мою жизнь, вам придётся это сделать. Разве вы забыли о моей записке?
Мамедов побледнел.
— Так это не шутка? Вы решили убить себя?
— Да. Так нужно, чтобы операция стала необходимостью, а не просто опытом. Я знал, что вы, как и всякий на вашем месте, будете возражать мне. Хорошо, что вы ещё не успели слишком много наговорить банальных словечек о ценности моей жизни, о долге перед наукой и прочее. Значит, выход один — самоубийство. Сначала самоубийство, затем необходимая операция и, наконец, воскресение в новом теле. Понимаете?
Профессор помолчал и задумчиво добавил:
— Ещё неизвестно: самоубийство это или спасение от неминуемой смерти, которая придёт за мной через год или два…
Мамедов нервно кусал губы. Он был растерян и не знал, что сказать.
А профессор вынул из кармана ключи, неторопливо отпер нижний ящик стола, достал револьвер и положил его на стол.
— Вот он когда пригодился, — усмехнулся Орлов и пояснил: — Этим именным наганом я был награждён ещё в девятнадцатом году…
Тонкая рука Акбара метнулась к револьверу, но в тот же миг её сдавила тяжёлая ручища профессора. Правой рукой он поднял пистолет.
— Спокойно! — властно сказал он. — Ещё одно ваше движение, и я выстрелю себе в сердце. Уберите руку!
Бледный, тяжело дышавший Мамедов молча повиновался. Тон Орлова был теперь резким и холодным.
— Не будьте истеричной барышней! Я выстрелю не сейчас: вам нужно подготовиться к операции. Теперь девять часов. Через два часа у вас всё должно быть готово. Ровно в одиннадцать я застрелюсь. Ну, а сейчас идите! Мне нужно побыть одному.
Мамедов перевёл дыхание и опустил голову. Он понимал: спорить бесполезно.
— Я всё сделаю, Александр Иванович, — хрипло сказал он и быстро пошёл к выходу.
— Так не забудьте — ровно в одиннадцать! — крикнул вдогонку профессор.
Потом он тяжело поднялся и запер дверь.
Глава 17. Жизнь начинается снова
Это была та же самая палата, в которой несколько недель назад в теле убитого инженера Бориса Стропилина воскрес никому неведомый подпоручик двадцать второго полка Борис Кошкин.
А теперь в той же палате и в том же теле медленно воскресал ещё один человек — профессор-хирург Александр Иванович Орлов.
В этот час у его постели собрались лучшие врачи клиники. Среди них был, конечно, и тот, кто совсем недавно сделал эту необычайно сложную операцию — Акбар Мамедов.
В палате стояла тишина. Было слышно лишь взволнованное дыхание собравшихся людей да мерное гудение аппаратов.
Акбар не сводил взгляда с лица больного.
Время шло… Вот веки больного едва заметно дрогнули. По палате прошло лёгкое движение. Потом все замерли.
— Пульс? — тихо спросил Мамедов.
— Семьдесят два, — так же тихо ответил ассистент.
— Давление крови?
— Нормальное.
Глаза больного открылись.
Акбар, наклонившись над ним, спросил дрогнувшим от волнения голосом:
— Вы узнаёте нас?
Больной утвердительно прикрыл глаза.
— Поздравляю вас с новой жизнью, Александр Иванович! — торжественно сказал Мамедов.
Он выпрямился и с нескрываемой радостью оглядел собравшихся.
— Ну, пока всё. А теперь больному нужен полный покой.
И врачи осторожно, один за другим, вышли из палаты…
Прошло несколько дней. Силы больного постепенно восстанавливались. Мозг быстро «привыкал» к новому телу. Наступил день, когда больной заговорил. Наконец ему разрешили подниматься с постели и даже принимать посетителей.
Первым в палату ворвался, конечно, Асылбек.
— Значит, всё в порядке? Я так рад за тебя, — сказал он, пожимая больному руку.
— Спасибо. Ты волновался?
— Ещё бы! Конечно, дедушка! — вырвалось у Асылбека.
Но тут же он запнулся и покраснел. Вид молодого человека со смешным вздёрнутым носом никак не вязался с привычным обращением «дедушка».
Александр Иванович понял это и усмехнулся:
— Да, называть меня дедом теперь, конечно, нелепо.
— А как же я?… — в замешательстве спросил Асылбек.
— Ну, называй хотя бы по имени и отчеству. А можно и запросто — Сашкой, Санькой, что ли.
Асылбек оторопело посмотрел на больного. Александр Иванович расхохотался.
— Санька! Дико для тебя, да? Еще, наверное, ни один внук на земле не называл так запросто своего почтенного деда. Но что же делать? Ведь я для тебя стал почти ровесником. Не дедом, а, по крайней мере, старшим братом.
Асылбек молчал. Ему было неловко разговаривать с больным. Представить, что близкий друг превратился в подпоручика Кошкина было как-то проще. Проще, может быть, потому, что Асылбек даже не представлял себе, как выглядел подпоручик в XIX веке. Всё это отчасти походило на какую-то игру, словно истинный Борис Стропилин только вообразил себя Кошкиным. И в глубине души Асылбек почему-то всегда ждал, что вот-вот больной снова превратится в прежнего Стропилина, и игра кончится.
А теперь всё было сложнее. Видеть Стропилина и знать, что на самом деле перед тобой старый профессор Орлов! Нет, это было невероятно!…
Иногда, слушая своего собеседника, Асылбек закрывал глаза, и тогда в его сознании возникал образ прежнего восьмидесятилетнего старика: строй речи, манера разговаривать живо напоминали прежнего Александра Ивановича. Но стоило юноше снова поднять веки, и его охватывало прежнее смятение: не сон ли это?
— Ну, так как ты решил называть меня? — спросил Александр Иванович.
Асылбек вздохнул.
— Я лучше никак не буду, — сказал он. — Может, потом. Когда привыкну…
— Как хочешь, — снисходительно согласился Александр Иванович и спросил: — Ну, а что нового дома?
— Ничего, — проговорил Асылбек.
Потом вспомнил:
— Я себе фотоаппарат купил!
— Когда?
— Да вскоре после твоей операции. Тебе как раз пенсию принесли. А я один. Ну и решил — сэкономлю, а фотоаппарат обязательно куплю.
— Это хорошо, — похвалил Александр Иванович.
И вдруг спохватился:
— Постой! Ты что про пенсию сказал? Какая же мне теперь пенсия? Придётся вернуть. Это же незаконно: я ведь теперь не старик! Ну ладно, об этом потом. Значит, говоришь фотоаппарат купил?
— Да. «Зоркий». И фотографировал уже. Хочешь карточки посмотреть?
