Тимоти Зан - Звездные всадники
— Кеннеди?
Ее пальцы уже порхали над клавишами пульта управления.
— Мы можем развернуть корабль, сэр, и в течение нескольких минут идти на повышенном ускорении, а потом развернуться снова и снизить скорость. — В ее голосе прозвучали нотки сомнения. — Однако двойной разворот почти наверняка съест все, что нам даст этот маневр.
Роман тоже понимал, что простое прибавление скорости не принесет пользы, поскольку в этом случае «Дружба»» вынуждена будет остановиться раньше, так и не дотянув до планеты.
Если только…
Он вызвал на дисплей крупномасштабную карту системы, затаил дыхание… Ах, боги и впрямь добры к ним! Большая из двух лун планеты располагалась почти прямо по курсу «Дружбы» и была на триста тысяч километров ближе, чем сам Шадрах.
— Меняем курс, Кеннеди, — приказал он. — Цель — темная сторона шадрахской луны. Сделайте необходимые расчеты как можно быстрее и выполняйте, после чего прикиньте разные варианты ускорения и соответствующее время в пути. Марлоу, произведите оценку яркости Б за пределами расширяющей оболочки и пошлите данные Столту — я хочу знать, как долго выстоит корпус. Потом проверьте рассчитанное Кеннеди время полета и посмотрите, выдержим ли мы столько.
Он почувствовал легкий боковой крен, когда «Дружба» слегка изменила курс. Мостик затрещал, поворачиваясь, чтобы приспособиться к этому изменению; потом «Дружба» снова полетела по прямой, и возник крен в противоположную сторону — это мостик осуществлял обратную коррекцию.
— Изменение курса произведено, — доложила Кеннеди. — При полете с ускорением восемь g мы достигнем луны через двадцать семь минут.
— Марлоу?
— Это будет чертовски тяжелое испытание для корабля, капитан, — проворчал тот. — Сопла двигателя примут на себя главный удар, они гораздо более устойчивы к нагреванию, чем сам корпус. Однако мы летим не прямо к звезде; и если корабль будет медленно поворачиваться, подставляя воздействию ее лучей все части корпуса попеременно, теоретически угрожающий момент наступит через пятнадцать-двадцать минут.
— Есть какие-нибудь соображения, Кеннеди?
— Так, кое-что, сэр. — Она покачала головой. — Мы можем сократить время подлета до двадцати минут, если отключим двигатель и пролетим по инерции девять минут, но тогда оставшиеся одиннадцать придется пройти на двенадцати g.
Одиннадцать минут на двенадцати g. Одиннадцать минут кромешного ада для корабля, его человеческой части экипажа… и, возможно, даже еще худшей ситуации для темпи. А могут темпи вообще выжить при ускорении двенадцать g?
Роман включил интерком.
— Рин-саа?
На дисплее возникло лицо чужеземца.
— Слушаю, Ро-маа.
— Рин-саа, мы находимся в кризисной ситуации, — сказал Роман. — Нам нужно в течение одиннадцати минут идти на двенадцати g, или «Дружба» не выдержит. Вы способны перенести это?
Непривычная для темпи тень непонятной эмоции скользнула по лицу Рин-саа.
— Не знаю, — ответил он. — Знаю лишь, что темпи в состоянии в течение короткого времени выдержать восемь g. Это все. — Он помолчал. — Твои желания совпадают с нашими, Ро-маа. Делай, что считаешь нужным.
Роман стиснул зубы.
— Кеннеди, действуйте согласно вашему предложению. Дайте сигнал о переходе в фазу тяжелого ускорения. Рин-саа… удачи.
Двигатель смолк; завыла сигнальная сирена. Кресло Романа разложилось, приняв форму антиперегрузочного ложа. Он устроился на нем поудобнее, насколько позволяло нулевое тяготение, почувствовал, как подушки принимают форму тела, и не сводил взгляда с дисплеев. Он сделал все, что мог, и теперь оставалось лишь ждать, как проявят себя законы физики.
Спустя минуту, точно как и предполагалось, расширяющаяся во все стороны плазменная оболочка прорвалась.
Показатели температуры корпуса поползли вверх, выше, чем когда-либо доводилось видеть Роману, а потом внезапно упали — датчики на солнечной стороне либо отключились, либо просто сгорели. По мере медленного вращения «Дружбы» то же самое происходило и с остальными датчиками. В течение минуты внешний отражающий слой корпуса начал покрываться пузырями, и температура внутри корабля поднималась быстрее, чем охлаждающая система была в состоянии снижать ее.
А потом вновь ожил фузионный двигатель… и Роман тяжело задышал, когда гигантская невидимая рука вмяла его в ложе. Она давила на него, расплющивала его, делала все, чтобы выжать из него жизнь…
Прежде чем сознание затопила тьма, мелькнула мысль, как чертовски не похожа эта адская мясорубка, через которую приходится протаскивать корабль, на то, что обычно понимается под словами «спасательная экспедиция».
***Медленно, будто не веря, что уцелел, корабль приходил в себя.
— Ремонтная служба докладывает, что выгнулись более двадцати пластин обшивки корпуса. Наиболее серьезные повреждения устраняются…
— Имеются случаи разрушения недостаточно хорошо закрепленного оборудования, капитан, но ничего жизненно важного не пострадало. Сейчас мы все приведем в порядок…
— Приземление получилось грубоватое, однако сопла двигателя уцелели. Мы находимся в нескольких километрах к югу от центра темной стороны луны. Период ее вращения около девяти дней. Значит, мы можем оставаться тут столько, сколько понадобится…
— Есть пострадавшие, капитан. Темпи докладывают о восьми погибших. С нашей стороны уцелели все, но у некоторых переломы костей, и есть внутренние повреждения. Медики отправились на половину темпи для оказания помощи.
Восемь погибших. Роман выругался себе под нос. Восемь погибших… и то, что все они темпи, в каком-то смысле еще хуже. Нужно, конечно, связаться с Рин-саа и выразить официальные соболезнования…
— Капитан? — окликнул его Марлоу. — Мне удалось наладить лазерную связь, хотя статика вокруг просто взбесилась, и найти людей доктора Ловри.
Роман ткнул в клавишу интеркома.
— Это капитан Хэмл Роман с борта «Дружбы», исследовательского судна Кордонейла. Доктор Ловри?
— Да, капитан. — Дисплей слегка очистился от «снега» статических разрядов, и Роман увидел седоволосого мужчину в скафандре. Насколько позволял разглядеть шлем, лицо у него было измученное. — Вы даже представить себе не можете, как мы счастливы, что вы здесь!
— Я и сам рад этому. Где вы?
— На темной стороне планеты. Я могу сообщить вам наши текущие координаты, но вряд ли это имеет смысл. Сутки Шадраха длятся сорок два часа, и мы вынуждены постоянно перемещаться, чтобы оставаться на теневой стороне.
