Олег Верещагин - Новое место жительства
— Это что ли это… Буров? — «правофланговый», явно главный в этой компашке, назвал Романа по фамилии — не по прозвищу и не по имени даже — и я отметил это. И ещё я отметил, что в голосе была откровенная растерянность и опаска.
— Угу, — Роман кивнул энергично и щедро протянул «главному» пакетик: — Сухариков хошь? Бери и вали за «клинским».
— Пошли, пацаны, — угрюмо сказал «босс». И они исчезли — молча, быстро и не оглядываясь. Роман проводил их взглядом, по–прежнему улыбаясь.
— Мелкий рогатый скот, — сказал он насмешливо. — Козлы вечерних улиц…
— Ничего себе, — я вздохнул, чувствуя, как отпускает напряжение. — Это фокус?
— Да так… — он протянул пакетик мне. Я взял несколько штук, энергично захрустел. — Смотри, туман ползёт.
Я оглянулся туда, куда он показывал.
Из двух переулков сразу выползал туман. Да нет, не выползал — вываливался клубами. Как будто там стояла и выдувала его сюда сценическая машина. Туман как будто светился, расползался по улице, поднимаясь одновременно всё выше и выше — и в этом движении было что‑то не вполне реальное.
— Красиво, — вырвалось у меня.
— Да, — согласился Роман. Он как будто чего‑то ждал, глядя в туман. И я ждал тоже.
Туман коснулся наших ног. Всегда кажется, что он холодный, но туман тёплый, как ночная вода летом…
А потом я увидел девчонку.
Я не понял, откуда она вышла. (И выходила ли вообще?) Она просто появилась среди туманных неподвижных (и в то же время — неостановимо движущихся куда‑то) клубов и слоёв. Сперва мне показалось, что она — голая. Но потом, приглядевшись, я различил, что на ней какое‑то трико под цвет тумана… и от этого казалось иногда, что она исчезает, тает в воздухе, чтобы через мгновение появиться совсем в другом месте.
Девчонка танцевала.
Не знаю, видела ли она нас. (И могла ли она видеть нас вообще?) Во всяком случае, мы ей были явно неинтересны. Она жила тем, что танцевала — медленно, быстрее, медленно, быстрее; плыла с туманом и оставалась на месте, как он…
… — Кто это? — тихо спросил я, когда танец закончился, и девчонка растаяла среди туманных клубов. Роман словно бы нехотя пожал плечами. Потом сказал:
— Дева Тумана.
— А серьёзно?
— А что, слабо поверить? — усмехнулся он. И добавил серьёзно: — Не знаю я, кто это. Первый раз прошлым летом увидел. Как туман от реки — так она здесь танцует.
— И что, не пытался подойти, познакомиться?! — изумился я. — Она же тебе… — я не договорил. Роман покачал головой:
— Не пытался. Зачем?.. Пошли, нам вон туда. В переулок — и ты дома. Со стороны задней калитки, ты там был? — я кивнул. — Да ты запоминай, запоминай, тебе этим путём часто ходить…
…Дома была тишина. Тётя Лина явно легла спать, не дожидаясь ни сына, ни племянника. Но меня это почему‑то не обидело и не задело. Чего ей нас ждать, да и беспокоиться особо — чего?
Я прошёлся по комнатам, отметив, что начинаю ориентироваться в них очень неплохо — похоже, дом меня «принял» и перестал шутить. Везде были разбросаны светлые ночные полосы, квадраты и прямоугольники из окон. Стояла тишина — такая глубокая, что я слышал, как тикают в соседних комнатах часы.
Я зевнул и потянулся. Неспешно прошёл к себе, проверил почту. Опять та же бодяга, но уже меньше — слава богу, цивилизованный мир начинает про меня забывать… Я написал письмо матери — что ухожу в поход и в ближайшее время буду недоступен для переговоров. Потом посидел, глядя в экран компьютера, отправил письмо, вырубил аппарат и пошёл мыть ноги, всё больше и больше ощущая, что меня с непреодолимой силой клонит в сон, в туман, в непрозрачную спокойную воду лесного озера — тишина, темнота, покой…
9. НА РЕЧКЕ ПЕРЕКАТНОЙ
Юрка разбудил меня около четырёх — я проспал всего часа четыре. За окнами была тишина (ни единая птичка ещё не чирикала) и густой туманище, липнувший к окнам. Я обалделым рывком сел в постели и уставился на моего двоюродного, выпустившего моё плечо. Похоже, он и не ложился — во всяком случае, одет был точно так же, как во время нашего расставания вечером, губы припухли (нижняя посередине немного кровила), а под глазами было слегка помечено синим.
— Вставай, нам ещё собраться надо, — сказал он и широко, с наслаждением, зевнул. — Я на кухню, а ты давай, давай, приводи себя к бою.
— А… да–да… — я поднялся, качнулся, ухватился рукой за спинку кровати. И как‑то резко, толчком — проснулся, потому что неожиданно и бесповоротно сообразил: ни одна шутка не может быть такой затянувшейся!!!
У меня запрыгали руки. Из них падали подушка, простыня и вообще всё, к чему я прикасался. Кое‑как я заправил постель и посмотрел на неё со странным чувством. За несколько дней я успел к ней привыкнуть. А что, если я больше никогда?..
Помотав головой, я отправился на кухню. Юрка, сидя перед открытой дверцей погребка в полу — просто выложенная кирпичами сухая и прохладная ямка — задумчиво смотрел внутрь.
— У меня… — просипел я и кашлянул. Юрка посмотрел на меня задумчиво. — У меня нет ничего. В смысле, снаряжения… я не думал…
— Сейчас найдём, — Юрка встал, потянулся — как я ночью.
— А тётя Лина…
— Да знает она. Я сказал, что уходим дней на десять.
Я заткнулся. Всё‑таки это было для меня непостижимо. Только что вернулся, теперь уходим ещё дней на десять. В тайгу. Вдвоём. И как будто так и надо.
* * *В сарайчике в саду я подобрал себе камуфляж — штаны, куртку, жилет — и рюкзак, потрёпанный, но надёжный. Кроссовки решил оставить свои — одни из привезённых, не менее надёжные. Потом мы неспешно, молча собирали бельё, разные мелочи, одеяла (не спальники, я удивился), фляжки… Юрка посматривал на меня одобрительно — я действовал на автопилоте, недаром всё‑таки столько ходил в походы. Консервы, галеты — всё выглядело на самом деле так, как будто мы отправляемся в поход средней продолжительности.
— Я фотик возьму? — спохватился я. Юрка пожал плечами:
— Да бери… — и добавил: — Нож у тебя хороший, но этого мало. Я возьму свой лук, — я вспомнил грозную самоделку в его комнате, которую видел в первый день. — Ты арбалет.
Он достал из подвесного шкафа «хортон» — знакомую мне модель английского охотничьего арбалета, дорогущую и мощную, похожую на винтовочный обрез, но не грубый, а изящный, на котором закрепили лук из композитов. Арбалет был противозаконно тюнингован — до уровня уже не охотничьего, а боевого оружия. Потом протянул колчан — в нём было двадцать стрел, коротких, с жёсткими оперениями и — я вытащил и проверил — коваными наконечниками в палец длиной. Это были не стандартные охотничьи стрелы, а ретро–болты, бронебойки.
