Рейчел Уорд - Рожденная водой
– Прекрати! – Мама берет отца за локоть и трясет. – От твоего признания никому не легче. Кларк, ты неделями подряд твердил, что все это не просто так. Я тебе не верила. Теперь верю. Слышишь? Я тебе верю. И мне страшно. Он у нас в доме, подобрался к нашей дочери. Твои предчувствия оправдались. И что теперь? Что нам делать? Что?
Отец не может успокоиться. Мама трясет его, потом и сама принимается плакать. Я уже не помню, когда в последний раз видела ее плачущей. Она всегда такая собранная, уверенная в себе. Мама умеет оставаться спокойной в кризисных ситуациях. На ее сдержанность и помощь рассчитывают испуганные роженицы, и мама помогает их детям благополучно появиться на свет. Боль, страх, кровь, паника – мама справляется со всем. Все ей подвластно.
Она больше не пытается успокоить отца, стоит, раскачиваясь из стороны в сторону.
Мои родители – взрослые люди. Им уже за тридцать. Но сейчас я вижу двух беспомощных, испуганных ребятишек.
Медальон под футболкой холодит мне кожу. Я знаю, кто на самом деле виноват и с кого надо спрашивать.
Роб ушел из жизни моих родителей. Ушел семнадцать лет назад, остался в прошлом. Я вернула его. Можно сказать, сама позвала. Если бы я не рылась в маминых вещах, не совала бы любопытный нос туда, где ему нечего делать, Роб не нашел бы нашу семью. А сейчас… Кристи мертва… Девчонки в больнице. Роб сыграл на моей ревности, гордости и эгоизме. Получается, я не исполнительница. Зачинщица – вот я кто.
Мало человеческих трагедий. Теперь еще и Мисти – моя любимая собака, добрейшее создание… мертва. И снова из-за меня. Я отказалась сделать то, что он хотел. Сказала «нет». А Мисти расплатилась за мое «нет».
Я закрутила этот вихрь, и я должна его остановить.
Глава 27
Отец начинает с лопаты, но затем берет в руки кирку. Мы с мамой стоим под зонтом и наблюдаем, как он с остервенением долбит землю. Кирка взлетает вверх и ударяет по сухой, неподатливой корке. Через десять минут изнурительной работы отцу удалось снять лишь поверхностный слой.
Он останавливается, опирается на ручку кирки и, тяжело дыша, смотрит вниз.
– Не земля, а камень, – ворчит отец.
– Оставь свою затею, – просит его мама. – Так недолго и тепловой удар получить.
– Надо смочить землю.
Отец подходит к садовой стенке и разматывает висящий на ней шланг.
– Кларк, опять вода… – настораживается мама.
– Я не собираюсь обливаться из шланга и поливать других. Открою воду на пару минут. Надо смочить землю.
– Этого нельзя делать. Введен запрет на полив. Ты забыл?
– Земля окаменела. Иначе мне ее не вскопать.
– Понимаю. Но это чревато судебным разбирательством или штрафом.
– Думаешь, на нас донесут?
Мама многозначительно смотрит на ряд ближайших домов. Кружевная занавеска в окне соседки колышется, но не от ветра. Миссис Коллинз не ограничится подглядыванием. Об отцовском самоуправстве будет немедленно доложено в муниципальный совет.
– Неужели стоит рисковать? – спрашивает мама.
Отец поворачивается к дому миссис Коллинз, широко разводит руки и кричит:
– У нас умерла собака! Мне нужно увлажнить землю, чтобы вырыть могилу.
Соседкина занавеска больше не двигается, но отцу некогда вглядываться. Он хватает сопло шланга и подходит к месту предполагаемой могилки.
– Открой воду, – просит он маму.
– Нет.
Мама демонстративно складывает руки на груди.
– Поверни чертов кран!
Мама мотает головой и с поднятыми руками уходит на кухню.
– Ник, пожалуйста, открой кран.
– Пап, ты хорошо подумал?
– Я всего лишь прошу открыть кран. Под мою ответственность. Если им так надо, пусть сажают меня в тюрьму.
Я подхожу к садовому крану. Берусь за горячую металлическую головку вентиля, откручиваю. Обычно хватает двух-трех оборотов. Но сейчас я кручу и кручу вентиль, а в ответ – только шипение. Воды нет.
– Ник, открой кран до конца.
Я послушно выворачиваю вентиль до упора. Шланг по-прежнему пуст.
– Пап, похоже, воды нет.
Отец швыряет сопло на землю и идет ко мне.
– Я открыла до упора.
Отец принимается крутить вентиль сам. Вода не появляется. Отец молча идет в кухню, я топаю следом. Папа стоит возле кухонной мойки и снова крутит краны. Воды нет и здесь. Со стороны фасада доносится оглушительный шум, словно кто-то на полную мощность включил радио. Иду к двери, открываю ее. Теперь уже никто не проскочит мимо моих ног и не помчится по двору. Ни сегодня, ни в другие дни.
По улице медленно движется пикап с громкоговорителем на крыше.
– Водоснабжение ваших домов отключено впредь до особого распоряжения. В течение часа Мидландское управление водоснабжения установит на Мортимер-стрит водоразборную колонку. Приносим извинения за вынужденные меры.
– Что еще? – раздраженно спрашивает отец.
– Нас оповещают об отключении воды в домах.
Отец выходит на крыльцо. Слушает сообщение, которое повторяется снова и снова.
– Все к этому шло, – доносится из-за спины мамин голос.
Мы поворачиваемся.
– Отныне будем носить воду в ведрах и пластиковых бутылках и беречь каждую каплю.
– Но как мне выкопать могилу? – растерянно спрашивает отец.
– Ее лучше вообще не копать, а обратиться в ветеринарную службу. Мисти кремируют, нам отдадут пепел. Можно будет захоронить урну или развеять пепел. Так гораздо правильнее. Мне страшно подумать, что ее могли бы выкопать лисы. Их тут полно. Конечно, кремация стоит денег…
– Я получил деньги за машину. Сейчас позвоню в ветеринарную службу. Пусть ее заберут без промедления.
Мама кивает:
– Слишком жарко… Сам понимаешь.
Отец уходит в гостиную, звонит и договаривается о кремации. Мама садится на лестницу. Я устраиваюсь ступенькой ниже.
– Не хочу, чтобы Мисти увозили, – жалобно произношу я.
– Ник, ты не маленькая, чтобы капризничать. Все сама понимаешь.
Она гладит меня по волосам, совсем как в детстве. Мы сидим молча. Возвращается отец.
– У них сломалась машина, придется везти самому. Я вызвал такси.
– Тебе нужны деньги? – спрашивает мама.
– Нет. Я же сказал, что получил за машину. – Отец проходит мимо нас, поднимается на второй этаж. – Во всем этом есть и положительный момент, – замечает он, останавливаясь на площадке.
– Какой?
– Теперь мы в безопасности. Воды нет. Он не сможет добраться до нас. Наш дом в безопасности.
Должно быть, отец прав. По логике, так оно и есть. Но меня папины слова почему-то не убеждают.
Мертвая Мисти, лежащая на полу. Не могу прогнать из головы эту жуткую картину.
Сомневаюсь, что я когда-нибудь почувствую себя в полной безопасности.
Отец идет в родительскую спальню переодеваться.
– Мам?
– Что, дорогая?
– Вы с отцом постоянно говорите: «Он вернулся». Брат отца. А раньше ты его видела… в смысле, уже мертвого?
Мама вздыхает, рука, гладившая мои волосы, замирает.
– Да, – отвечает мама. – Я видела его во время наводнения. Тогда мы с твоим дедушкой лишились дома. А твой отец встречал его и раньше.
– Но как вам удалось прогнать его?
– Я думала об этом. Скорее всего, это заслуга твоего отца. Он вернулся в затопленный дом, чтобы меня найти. Был готов пожертвовать собой, только бы меня спасти. Так сильно он меня любил. Роба обуревала ненависть и ревность, но наша любовь оказалась сильнее. Думаю, любовь и заставила его отступить.
– Надо же, – вырывается у меня.
Она невесело усмехается:
– Я тебя понимаю. Ты смотришь на нас и не веришь, что когда-то мы могли сильно любить друг друга. Но это правда. Мы и сейчас любим. Просто наши чувства стали спокойнее. Взрослее. Я люблю твоего отца. Он любит меня. Но взрослая жизнь… Она другая. Сражаешься с повседневными заботами и забываешь главное. Забываешь сказать людям, как много они для тебя значат.
– Я люблю тебя, мама. И папу тоже люблю.
– И мы тебя любим. Сильнее жизни.
– Тсс! Он спускается!
В руках у отца одеяло. Кажется, это просто сверток, но я прекрасно знаю, что внутри.
– Такси сейчас будет, – сообщает отец.
– Нам поехать с тобой? – спрашивает мама.
– Ветеринарная клиника не самое приятное место, чтобы тащиться туда всем, да еще по жаре. Лучше проститься с Мисти здесь. Пока мы ждем, я отнесу ее в гостиную.
Отец укладывает сверток на диван и осторожно разворачивает. Мы видим Мисти в последний раз. Мама гладит ей морду, потом закрывает глаза.
– Ник, хочешь побыть с нею наедине?
Я киваю, но, оставшись с мертвой собакой, ощущаю растерянность. Не знаю, какими словами прощаются с умершим животным, и только бормочу: «Прости».
Потом в последний раз глажу ее шерсть, целую в лоб и заворачиваю одеяло. С улицы доносится гудок подъезжающего такси.
