Виктор Меньшов - Я боялся - пока был живой
- Летит!!! Летит!!! - заорал я, показывая рукой за спины зевак, которые все, как по команде, повернулись в ту сторону, куда я показывал.
Воспользовавшись этим, я вскочил с кресла, отодвинул его на шажок, и с большим облегчением плюхнулся обратно.
Вздохнув свободнее, я вытащил платок и вытер лоб, собираясь потихоньку отъехать теперь подальше на ручной тяге. Но... "дунул Господь...".
Ветер толкнул меня в спину и восстановил справедливость, вернув меня в первоначальное положение, когда колеса моей коляски висели над пропастью глубиной в девять этажей.
Мне оставался жалкий выбор: либо на глазах у всех превратиться в отбивную, сделав столь ожидаемый Кадриковым "шлеп", либо позорно "выздороветь", опять же на глазах у всех.
Коляску я удерживал только усилием воли, а лифт все не подавал признаков жизни.
Петюня вылетел из будочки на крыше, когда я уже перестал надеяться на это, но в последний момент он споткнулся о порожек, ноги у него заскользили, он замахал беспорядочно руками, и, уже падая, ухватился за брюки Скворцова.
Тот, хотя и не успел проснуться, все же обладал отменной реакцией, и уцепился за ручку дверцы будочки.
Петюня же, падая, толкнул мою коляску, и мне ничего не оставалось, как схватиться за первое попавшееся под руки: за ноги Петюни, и попытаться подтянуться подальше от края вместе с креслом.
По сантиметру мы все стали подтягиваться, подтягиваться, подтягиваться, все дальше и дальше от этого страшного края...
Казалось, спасение уже близко и все осталось позади, но тут случилось непоправимое: не выдержали нагрузки пуговицы на брюках Скворцова. Они с веселым треском отлетели дружно одна за другой и разбежались по крыше, а сами брюки медленно поползли вниз, вместе с вцепившимся в них мертвой хваткой Петюней.
Коляска моя тоже покатилась обратно в бездну, следом за ней поехал Петюня, увозя с собой брюки Скворцова.
- Надо бы отпустить, - подумал я про ногу Петюни, которую сжимал мертвой хваткой.
И не отпустил. И коляска ухнула все же с крыши, я сидел в ней пристегнутый ремнем безопасности, вцепившись в комбинезон Петюни, а сам Петюня парил надо мной в воздухе, размахивая отчаянно руками, в которых трепетали на ветру соскользнувшие брюки Скворцова.
Я закрыл глаза, не желая видеть этот самый "шлеп", но тут же меня дернуло слегка вверх и я... повис на месте!
Я вспомнил все, что знал, про левитацию, открыл глаза и увидел, что брюки Скворцова зацепились за перильца на крыше, и мы с Петюней висим, уцепившись, он - за брюки Скворцова, а я - за Петюнин комбинезон.
Только я перевел дух, как хилые перильца стали с треском отрываться ленточкой по периметру, а мы опять скачками понеслись вниз.
Кто знает, чем бы все это закончилось, скорее всего, нашими похоронами, если бы у Петюни не расстегнулся комбинезон.
Дело в том, что застегнут был этот комбинезон всего на одну пуговицу, которая и удерживала всю конструкцию на лямочке через плечо.
Комбинезон плавно соскользнул по могучему Петюниному торсу, по таким же могучим ляжкам, и застрял на ботинках, закрыв мне обзор вверху, частично накрыв мне голову.
Возможно, что и к лучшему, потому что я не увидел, как Петюня, человек исключительно стеснительный, протянул вниз обе руки разом, чтобы вернуть комбинезон в исходное положение, для чего отпустил зацепившиеся за перильца брюки Скворцова.
Мы полетели вниз, как две большие и прекрасные птицы...
В самый последний момент меня осенило: я врубил на полную мощность реактивный двигатель моей коляски.
Конечно же, мы не взлетели, но поскольку мы уравняли скорость падения и обратную скорость, то сила притяжения опустила нас плавно на асфальт.
Вернее, это меня она опустила плавно, а вот Петюня амортизировал. Об козырек подъезда, который он разнес вдребезги. И подъезд частично.
Мы чудом остались живы, но заночевать нам с Петюней пришлось все-таки в отделении милиции.
Третий раз в жизни, и третий раз за один день, я попадал в отделение в качестве задержанного!
Это я - потомственный милиционер Дураков!
Прежде чем дать увезти себя в каталажку. Я успел сунуть ключи от своей квартиры Арнольдику, адрес он знал...
Когда мы с Петюней, выпущенные, наконец, на свободу, выслушав отеческие наставления и напутствия дежурных милиционеров, после чего у нас появились боли в ребрах, побрели домой, то застали там Нинель, Арнольдика, и сидящего в моем тренировочном костюме, лейтенанта Скворцова.
- Вы случайно не купили утренние газеты? - робко спросил Арнольдик, косясь на Нинель и заглядывая мне в глаза.
Широким жестом я протянул ему пачку газет, которые перед этим наковырял из ящиков на лестничной площадке.
Арнольдик с удивлением принял газеты, уважительно глядя на меня, словно впервые увидел.
Я молча и так небрежно пожал плечами: мол, ничего особенного, грамоте разумеем, и всем остальным тоже интересуемся.
Арнольдик жадно развернул газету, и тут же ахнул.
Мы дружно обернулись к нему, ожидая пояснений.
Ни слова ни говоря, Арнольдик развернул газету и медленно повернул ее к нам разворотом.
Вот тут уже ахнули все мы.
Глава тринадцатая
Это была одна из самых популярных газет в Москве, под названием "Московский богомолец", в которой сотрудничал и Кусанишвили.
Название газета сохранила старое, но только название от нее и осталось, по сути же своей она стала откровенно богохульной и черносотенной.
Первую полосу газеты украшали огромные заголовки, а вторую и третью, во весь разворот, большущая фотография.
На фотографии был запечатлен фрагмент нашего с Петюней вчерашнего полета.
Первым летел я в коляске, морда моя была накрыта штанинами Петюниного комбинезона, а следом за мной летел и сам Петюня. Некоторым образом совершенно голый.
А нас провожал взглядом, свешивая физиономию с крыши, лейтенант Скворцов, выпучивший глаза и раззявивший в отчаянии рот так широко, что можно было подумать, что мы выпали именно оттуда. А еще вполне можно было подумать, что он орет не от испуга за нас, а посылая нам вслед проклятия.
Заголовки гласили:
Маньяк-милиционер сбрасывает с крыши отставного опера и его приемного сына!!!
Милиционер-правонарушитель становится убийцей!!!
Кровавый замысел срывается не только с крыши!!!
Призванные защищать - становятся убийцами!!!
Ну, и так далее, и тому подобное.
Кусанишвили есть Кусанишвили, а "Московский богомолец" - это...
Скворцов наш после этого совсем потускнел. Мы сами все чувствовали себя перед ним виноватыми, сразу как-то позабыв про то, что это он заснул в самый ответственный момент. Мы же хотели сделать так, как ему лучше, а получилось...
