Виктор Меньшов - Я боялся - пока был живой
- А закусить у нас есть чем? - рассеянно спросила хозяйственная Нинель.
- Из закуски у нас только курятина, - грустно улыбнулся Скворцов, выкладывая пачку сигарет...
После шампанского как-то повеселело, расшумелось, почему-то стало вспоминаться из всего происшедшего с нами только смешное.
Все закурили, даже Нинель неумело выдувала синий дым, и кашляла, но сигарету не бросала, несмотря на ворчание Арнольдика.
Разговор распался и рассыпался на эпизоды, каждый норовил превратить собеседника в слушателя...
Потом мы перешли к водке. А шампанское с водкой, пускай даже в небольших количествах, это уже серьезно.
Когда мы допивали по очереди остатки, последнему из стакана выпало пить Арнольдику.
Он посмотрел зачем-то содержимое на просвет, потом встал, слегка покачнувшись, отмахнулся решительно от протянутых ему на помощь рук, и жестом предложил нам тоже подняться.
Мы все встали, последовав его примеру.
Он стоял, мысленно перебирая слова, а мы стояли вокруг, качались, как молодая поросль, и терпеливо ждали, что же он нам скажет.
Он ничего не сказал.
Он поднял стакан, потом молча вылил его содержимое в рот.
Помолчал еще.
Потом прикрыл глаза и неожиданно сильным, хотя и старческим голосом, вывел, не спел даже, а заговорил речитативом:
- Вставай, проклятьем заклейменный!
- Весь мир, голодных и рабов, - вступила тут же Нинель.
- Кипит наш разум возмущенный
и в смертный бой вести готов!
Это уже всем хором, все вместе, громко и вдохновенно.
А потом, закончив этот куплет, весь наш могучий хор, не сговариваясь, грянул дружно:
Это есть наш последний и решительный бой
с "Интернационалом" воспрянет род людской!
Так нас с этой великой песней и забрали во второй раз в милицию.
Глава двенадцатая
Слава Богу, что в другое отделение.
Там нам было предъявлено обвинение в распитии спиртных напитков в общественном месте и в проведении несанкционированного митинга в поддержку КПРФ с распеванием коммунистического гимна.
Все наши возражения по поводу того, что отвергая ложные устои, не стоит вместе с ними отвергать великие песни, разбились о полное непонимание.
Хорошо еще, что по какой-то причине на этот раз не обыскивали.
Быстренько состряпав протокол, нас посадили за решетку, ожидать машину, которая должна была отвезти нас в суд.
- Ну вот и славно! - потянулся Арнольдик. - Мы, кажется, решили нашу проблему с жильем. Интересно, сколько нам дадут?
- Что ты говоришь, дорогой? - ужаснулась Нинель. - У нас же теперь будет судимость!
- А ты что, дорогая, собралась поступать на работу в торговлю, или ехать за границу? - ехидно поинтересовался ее супруг. - Тогда напрасно волнуешься, теперь и туда и туда легче всего попасть имея судимость, а не наоборот...
Суда, как такового в понимании большинства из нас, не было. Завели нас всех сразу в кабинетик к судье, которая быстренько задав нам всем вопросы на общие темы, зачитала приговор:
- За нарушения такие-то и такие-то, того-то и того-то, по статье такой-то и эдакой, подсудимые такие-то, растакие-то, решением суда, учитывая возраст /взгляд на Арнольдика и Нинель/, а так же прочие причины /взгляд на Петюню и почему-то на меня/, из-под стражи освободить, строго предупредив и назначив минимальный штраф.
Судья подняла усталые глаза и в заключение сказала, потерев виски:
- А вас, молодой человек, я должна сильно опечалить /это она Скворцову/. О вашем поведении мы вынуждены будем поставить в известность ваше начальство. Все.
Из зала суда мы выходили, заботливо успокаивая на все лады лейтенанта Скворцова, а у самих кошки на душе скреблись. Мы понимали, что пьянство и участие в несанкционированных митингах - это для лейтенанта Скворцова серьезные обвинения, и что по службе ему грозят крупные неприятности.
Сидели мы в скверике, напротив отделения, не зная что делать, куда идти, как помочь бедняге Скворцову, попавшему из-за нас на неприятности.
Я напряг все свое мышление, всю свою дедукцию и - придумал!
- Скворцов! - заорал я так, что задремавший Петюня упал с лавочки. Ты меня спасешь, Скворцов! Ты спасешь меня, и про тебя пропечатают в газетах и наверняка простят герою какую-то пьянку!
- Как же я тебя спасу? И от чего я тебя буду спасать? - покосился на меня недоверчиво Скворцов.
- Как, как, обыкновенно будешь спасать. Значит так: я залезаю на крышу своего девятиэтажного и начинаю орать, что жить мне страшно надоело, и все такое прочее, и делать вид, что собираюсь броситься с этой чертовой крыши. А ты вроде как поднимаешься ко мне и спасаешь, рискуя собственной жизнью, удержав коляску на самом что ни на есть краешке крыши. Ты понял меня, Скворцов?!
- Ну, более-менее понял... А как про все про это узнают в газетах? Кто им сообщит?
- Будь уверен, газеты узнают! - загадочно улыбнулся я. - В этом можешь целиком и полностью положиться на меня. А вы, все остальные, будете изображать массовку, толпу, будете кричать, махать руками, ужасаться. Одним словом, привлекать внимание прохожих, а если будет такая необходимость, за рукава их ловить и притаскивать. Зрителей должно быть как можно больше. Понятно?!
- Понятно, - не очень уверенно подтвердила "массовка", судя по всему, не доверяющая своим артистическим способностям.
Как бы там ни было, все согласились, и мы поехали в сторону моего дома.
По дороге я на минутку остановился около телефона-автомата. Петюня набрал продиктованный номер и, дождавшись пока откликнутся, протянул трубку мне.
- Алло! - энергично заорал я в телефон. - Кусанишвили?! Здорово! У меня для тебя есть сенсационный материал! Эксклюзив! Какой материал?! Да так, одна суицидная история тут приключиться ожидается. Су - и - цид - ная история. Самоубийство должно произойти! Что? Адрес продиктовать? Ты его и так хорошо знаешь. Через пятнадцать минут подъезжай к моему дому и смотри на крышу. Да! Не забудь сказать фотографу, чтобы телеобъектив взял: девятый этаж все же. Кто самоубиваться будет? Я буду самоубиваться! Ага. И тебе того же. Будь!
Я попрощался со знакомым корреспондентом, который ради жареного сам готов сковородку разогреть для кого угодно.
А через пять минут я прощался с друзьями перед подъездом моего дома. Мы обсуждали последние детали.
- Все, я поехал! - наконец решился я. - Сейчас появится пресса, надо успеть собрать как можно больше народа во дворе. А нам вместе ни к чему тут светиться.
Мужчины с уважением пожали мне руку, а Нинель обняла меня и поцеловала в макушку.
- Берегите себя, Гертрудий! - прочувствованно сказала она, прижав к глазам платочек. - Помните, что вы всегда были моим любимым учеником. Очень может быть, что даже самым-самым любимым!
