Джордж Гайп - Гремлины
С этими словами он просунул бутерброд вместе с оберткой через прутья.
Когда он вышел из лаборатории, он услышал, как Могвай принялся за бутерброд с нескрываемой жадностью.
Полоска хотел есть, может быть, даже больше, чем остальные. Пока они мирно спали, он спокойно лежал, закрыв глаза, и строил планы.
После отъезда пса — около часа назад он слышал, как тот лаял, когда Рэнд запихивал его в машину, — шансы их возросли. Если этот мужчина тоже уехал на некоторое время, это еще больше увеличивало их возможности. Проблема состояла в том, что он не мог придумать, как им выйти из дома, если только никто не оставит по небрежности открытой дверь или окно. Достаточно ли будет численного преимущества? Полоска не хотел рассчитывать на это, как не хотел рассчитывать и просто на чужую оплошность.
Если бы только мы могли увеличиться в размерах! — думал он. Он не знал, ОТКУДА ему известно об этом, и как можно вызвать этот рост. Инстинкт говорил ему, что нужно подождать, но недолго. Дня два, не больше.
Тем временем он по-прежнему хотел есть и страшно злился оттого, что тот, кого Подарок называл «хозяином», из-за лени не сходил вниз и не принес им ничего. Они пытались добиться своего с помощью просьб и угроз, но тщетно. Как еще его можно убедить?
Казалось, молодой человек был поглощен созерцанием ящика, в мерцающем пространстве которого двигались маленькие люди. Видимо, он, как и очень многие вещи в доме, работал от провода, вставленного в стену. Полоска вспомнил, что изучая рождественскую елку прежде чем так одурачить пса, он вытащил конец провода из стены, и в результате этого действия лампочки погасли. Может быть, этот ящик работает так же?
Он осмотрел комнату, увидел, что черный провод от ящика исчезает за столом Билли. В нескольких футах оттуда около плинтуса тот же провод (или очень на него похожий) был вставлен в стену. Полоска решил, что это, наверное, тот же самый. Если вытащить вилку из стены, можно привлечь внимание молодого человека; если причинить ему неудобство, может быть, он все же принесет им еды.
Спланировав все таким образом, Полоска отделился от группы и медленно пробрался к проводу. Схватив его, он повернулся ухом к телевизору.
— Майлз! — крикнула Дана Винтер.
Последовала долгая пауза.
Полоска ждал, ругаясь про себя. Что, молодой человек выключил звук? Или это просто драматическая пауза по ходу действия?
— Майлз! — снова сказала Дана Винтер, и опять последовало молчание.
— Ну, я не могу здесь ждать вечно, — пробормотал Полоска. С этими словами он выдернул вилку из розетки и как можно быстрее кинулся к сородичам.
Прошла почти минута. Потом диалог, донесшийся из ящика, показал ему, что тот работал по-прежнему. Полоска заскрежетал зубами, свернулся калачиком и попытался уснуть. Когда он понял, что пустой желудок не даст ему сделать это, он еще раз решил испробовать устное убеждение. Растолкав своих сородичей, он велел им, чтобы они всерьез достали «хозяина», и они хором начали угрожающе выть. Вскоре Билли оторвался от рисования и повернулся к группе.
— Господи, вы ужасны, — сказал он.
Вспомнив о том, как ему случалось быть очень голодным, он посмотрел на часы рядом со столом. Они показывали 11.40.
— Хорошо, — сказал он, вставая и выключая телевизор. — Но есть придется быстро.
В мгновение ока он сбежал в кухню, нашел какие-то остатки еды и вернулся в комнату. Могваи слопали все так быстро, что Билли даже не успел посмотреть на часы. Сворачивая в шарик кусочек фольги, на которой он подавал им еду, он вдруг сообразил, что Подарок был обделен, но он слишком устал, чтобы и дальше проявлять доброту.
«Все равно он спит», — подумал Билли, выключая свет и буквально падая на кровать.
Билли проспал всю ночь без сновидений и, открыв глаза, увидел сереющий рассвет за опущенными шторами. Инстинктивно он взглянул на часы.
На них было 11.40.
В мозгу его забилась тревожная мысль.
Он услышал голос, интонация которого напоминала человеческую, но это не было голосом человека.
Одиннадцать-сорок.
«Я-та-та, я-та-та, я-та-та…» Старый фильм о тюрьме, где во дворе толпа людей кричит «я-та-та, я-та-та, я-тата…» Сейчас только один голос… Фальцет, выводящий «ята-та…»
Одиннадцать-сорок.
Внезапно Билли резко сел в кровати. Он закрыл руками глаза и подождал, чтобы фантазия перестала смешиваться с реальностью. Медленно отнимая руки, он посмотрел на часы.
Стрелки были в том же положении. Но не может быть… Он не мог так проспать…
Когда мысль начала формироваться в его медленно работавшем мозгу, он опустил глаза и проследил за проводом от настольных часов, который исчезал за столом, а потом шел по стене к плинтусу, где он…
Провод был выдернут.
«Я-та-та, я-та-та». — Теперь голос был более знакомый — голос разумного существа, пытающегося образовать слова. Рот Могвая судорожно сжимался, глаза были расширены, он жестикулировал своими толстыми пушистыми лапами.
— Подарок! С тобой все в порядке?
Билли соскочил на пол и поискал тапки. При этом он заметил четыре незнакомых предмета в комнате.
Из груди его вырвался звук не похожий ни на крик, ни на ругательство, ни на какое-либо знакомое слово. Внезапно возникнув и полностью наполнив комнату, он так испугал Билли, что он почувствовал, как все его тело затрепетало, страшная судорога заставила его свернуться почти что в эмбриональное положение. Когда это состояние прошло, он понял, что обеими руками плотно закрывает глаза.
Постепенно голос Подарка проник в ложную безопасность темноты. Отняв руки от глаз, Билли решился подольше посмотреть на странное зрелище, открывшееся ему.
ГЛАВА 13
Обычно Пит Фаунтейн не мог найти даже одного единственного повода для радости. Конечно, в тринадцать лет он как должное принимал такие вещи как хорошее здоровье и обилие еды, и насмехался над родителями, когда те воспринимали эти повседневные радости как повод для небольшого праздника. Нет, Питу нужны были более грандиозные и непосредственные причины для радости, и сегодня у него их было не одна или две, а три.
Прежде всего, это был последний день учебы перед Новым годом, что означало отсутствие скучных уроков, домашних заданий, и долгий сон по утрам. Во-вторых, это был его последний день в роли рождественской елки — роли, которая ему нравилась в восьмилетнем возрасте, но которую он теперь считал такой унизительной, что начинал думать о ней с отвращением уже в сентябре. Это означало, что после этого вечера у него будет по крайней мере девять месяцев до того, как тучи вновь начнут сгущаться.
