Владимир Корчагин - Именем человечества
— Да, есть, — Тропинина нахмурилась. — Только очень Далеко…
— На Дальнем Востоке?
— Почему обязательно на Дальнем Востоке? Нет, дальше, много дальше.
— Где же дальше, в Америке, в Антарктиде? Она вздохнула:
— Что Америка, что Антарктида! Если бы он был в Америке или в Антарктиде, я давно была бы там.
— Вы говорите сплошными загадками. И, конечно, опять не разрешите никаких дополнительных вопросов?
— Да, больше я не смогу сказать вам ничего. И так вы узнали от меня слишком много. Только потому, что я доверяю вам, Дмитрий Андреевич.
— Благодарю вас, но… Она взглянула на часы:
— К сожалению, мне пора, простите. До свидания.
Домой Дмитрий пришел лишь поздно вечером. Молча сбросил пиджак, сорвал галстук и, не снимая ботинок, по «валился на кушетку.
— Что с тобой, сын? — склонился над ним Зорин, Он только махнул рукой.
— Ты говорил с Тропининой?
— Да. Ты, как всегда, прав, папа.
— Нептуний?
— Нептуний — табу! О нем она не захотела сказать ни слова. Да разве дело только в нептунии. Вся она — сплошная загадка! — Дмитрий закрыл глаза, отвернулся к стене.
Зорин подсел к нему на кушетку, пригладил рассыпавшиеся волосы:
— Ну и что из этого? Бог с вей, с Тропининой. Ты человек науки, Дима.
— Человек науки! Какой науки? — Дмитрий снова вскочил. — Науки, которая еле-еле научилась получать отдельные атомы нептуния. В то время как какая-то… врач Тропинина пользуется им, словно… словно детской присыпкой!
— Но, может, это совсем не нептуний, Дима. Откуда знать Тропининой?
— Откуда знать Тропининой? А ты видел ее глаза? Она знает что-то такое, чего не знает никто на свете. И вообще — что за женщина! Что за женщина!
— Да бог с ней, сынок! Тебе вот письмо. От Алены.
— А-а, успеется. Брось его там, на мой стол. И оставь меня, папа, я хочу побыть один.
Зорин вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь, подошел к столу Дмитрия. Там лежало еще одно письмо. Тоже от Алены. И тоже нераспечатанное.
Он покачал головой:
«Этого следовало ожидать. Не стоило знакомить его с Тропининой. Хорошо еще, что он здесь только в отпуске. Уедет — забудет. А что делать мне?..»
Он прошел в кабинет, раскрыл свою рукопись. Но в прихожей требовательно зазвонил телефон. Он взял трубку.
— Кисловодск? Квартира Зориных? — послышался торопливый голос телефонистки междугородной. — Дмитрия Андреевича к телефону. С ним будет говорить профессор Саакян.
— Профессор Саакян? Дима, иди скорее. Это, по-видимому, твой шеф.
Дмитрий вскочил с кушетки, поспешно вышел в прихожую. Лицо его заметно побледнело.
— Алло! Зорин слушает.
— Дмитрий Андреевич! — зазвучало в трубке. — Это Саакян. Как отдыхается, дорогой?
— Спасибо, хорошо.
— А я вот почему побеспокоил. Сегодня утром пришла ко мне некая Алла Федоровна Нестеренко с твоим письмом. Ты слышишь меня?
— Да, — постарался Дмитрий унять дрожь в голосе.
— Ну, в общем, девушка она, как будто, ничего. Мне понравилась. И документы у нее вроде в порядке. Но ты хорошо ее знаешь?
— Конечно, раз написал. И потом, Рубен Саакович, должность лаборантки…
— Да понимаешь, дорогой, должности лаборантки у меня нет. Но открылась вакансия младшего научного сотрудника. Как думаешь, сможет она ее занять?
— Почему не сможет? Кончила физфак. С отличием. Вела физику в школе. Подучится у нас…
— Я тоже так думаю. Девушка развитая. Ну и… есть на что посмотреть. А, дорогой? — в трубке послышался смех.
У Дмитрия отлегло от сердца:
— Нет, серьезно, Рубен Саакович, не боги горшки обжигают.
— Конечно, конечно. Прости, что побеспокоил. Но лучше, как говорится, семь раз отмерить… Вдруг, думаю, не ты письмо написал. Счастливо отдыхать!
— Спасибо, — Дмитрий вытер пот с лица, несмело глянул на отца: — И в отпуске не дают покоя.
— Постой, Дима. О ком это шла речь? Я почти все слышал.
— Да тут об одной…
— Той девушке-физичке, с которой ты познакомился в день приезда?
— Ну да.
— Но разве ты действительно так хорошо ее знаешь?
— Не то чтобы очень хорошо, но… Что тут особенного?
— А то, что институт твой занимается довольно деликатными делами, Дима, и рекомендовать туда случайных знакомых… Кстати, она давно здесь живет? Одна, с родителями?
— Как тебе сказать… Живет с братом, Виктором. А давно или нет… Не знаю.
— Ох, Димка, Димка! Хоть ты и кандидат наук, а ума у тебя… Ты уж позволь мне навести справки об этой Алле Федоровне Нестеренко?
— Как знаешь… Вот ее адрес, запиши. Только зря все это…
4— Ну вот, сын, — сказал Зорин, бросая портфель на стол, — невеселые у меня новости. Никакие Алла и Виктор Нестеренко в том доме, где ты бывал, не жили и не живут. Квартира эта принадлежит совсем другим людям, которые действительно сдавали ее на месяц какой-то молодой паре, сдавали без прописки, сами не знают кому. Теперь там поселились другие отдыхающие, а Алла твоя…
— Вот черт! — закусил губу Дмитрий. — Неужели они обвели меня вокруг пальца, чтоб только протащить эту Аллу к нам, в лабораторию? Ну, хорошо! Я ей покажу институт! Что же мне сейчас делать?
— Бери трубку и звони профессору.
— Нет, это не телефонный разговор, папа. Разве по телефону такое объяснишь? Я напишу ему. Завтра же все напишу. Вот только… Слушай, папа, Тропинина случайно в отпуск не собирается?
— Нет, какой сейчас отпуск в разгар сезона…
— Лучше, если бы она уехала куда-нибудь…
— Ну, так нельзя, Дима. Я понимаю твое состояние. И все-таки…
— Ничего ты не понимаешь, папка! Если бы ты знал, как все перепуталось! — в отчаянии воскликнул Дмитрий. — ? Ведь если эта Алла… Если она вернется, то Тропинина… То все пойдет к черту!
— О чем ты говоришь?
— Я сам не знаю, что говорю. Пойду, пройдусь, обдумаю все как следует. А завтра напишу Саакяну.
— Но объясни мне толком…
— Завтра, все завтра! — Дмитрий схватил пиджак и выскочил за дверь.
Зорин понял, что надо ждать беды.
— Что же делать? Что делать?! — твердил без конца Дмитрий, минуя одну улицу за другой.
Саакяну написать, конечно, надо. Обязательно надо. Мало ли кем может оказаться эта Алла. А дальше? Дальше она вернется в Кисловодск и тогда… Страшно подумать, что она по злобе может сделать Тропининой.
Значит, пойти заявить в милицию? Но что сказать там? Что одна женщина может из-за него, дурака, вцепиться в волосы другой? Да над ним посмеются — и больше ничего. Тогда что же, снова позвонить Тропининой, рассказать ей все? Увидеть на ее лице презрение, навсегда остаться в ее глазах гаденьким прохвостом? Нет, на это у него просто не хватит сил. Так что же делать?
