Стивен Барнс - Плоть и серебро
— Иди.
Марши решил не испытывать судьбу и молча повиновался. Пошел, спотыкаясь и пошатываясь, на ватных ногах.
Голову он держал высоко, изо всех сил пытаясь скрыть ужас, от которого все его тело было будто пропитано холодным формалином.
Ужасный голос все еще звучал у него в ушах. То, что его обладатель мог так легко укротить Сциллу, тоже ни о чем хорошем не говорило.
И сама обстановка не давала поводов для оптимизма. Если по тому, что он уже видел на Ананке, можно судить о том, что будет впереди, то сейчас он как раз в первом круге ада.
Не было способа предположить, какие ужасы могут ждать во внутренних кругах. Человечество (не в насмешку ли используется это собирательное существительное?) давно доказало, что когда дело доходит до жестокости и угнетения, особенно во имя религии, изобретательность его почти бесконечна.
Пойман между Сциллой и Харибдой. Та самая скала. Опасность, которую представляет Сцилла, очевидна. Что же касается Харибды в виде этого типа Кулака и Ананке…
Он узнает больше, чем хочет, и раньше, чем хочет. За ним закрылась дверь, и Сцилла толкнула его вперед.
Ясно было одно: он больше не вертится в этом старом бесконечном колесе, где топтался так долго.
Когда-то он сказал бы, что любое изменение может быть для него только к лучшему. Теперь до него начинало доходить, насколько он был бы не прав.
Металлические подошвы Сциллы тикали по укрытому сеткой каменному полу, как часовой механизм бомбы. Лицо ее было решительно и угрюмо — бастион против адской ярости конфликтов, кипящих у нее внутри.
При мысли о том, как она только что чуть не убила этого неверного, Марши, у нее стучало в голове и сводило внутренности. Не то чтобы само убийство ее беспокоило. В конце концов ужасный меч Божий для того и заточен, чтобы проливать кровь. В Его воле длить или обрывать жизнь.
Но Брат Кулак возложил на нее задачу доставить пленника невредимым. Она была в одном яростном мгновении от того, чтобы нарушить Его волю.
От неповиновения Ему. Грех ослушания был огромным и неискупимым. То, что неверный спровоцировал ее немыслимым кощунством, в этом случае значит меньше, чем ничего. Она — ангел, и ее повиновение должно быть более совершенным, чем у грешной людской плоти.
Она смотрела в спину своего пленника, глядя, как он неуверенно шагает по неровному полу в больших не по размеру магнитных шлепанцах, которые она заставила его надеть. Приходилось признать, что после всего проведенного с ним времени она и близко не подошла к тому, чтобы предсказывать его поступки или реакцию.
Она была уверена, что он полностью понимал, насколько близко был к смерти там, в ангаре, но реагировал со спокойным вызовом, который был, очевидно, только наполовину храбростью, а наполовину — его обычным непробиваемым равнодушием. И все же его гнев по поводу состояния грешников, которые для него значили меньше, чем ничего, был абсолютно необъясним.
В конце концов в нем хотя бы есть злость, может быть, даже сравнимая с ее гневом. Хорошо, что она это теперь знает. Но в нем было еще так много всякого, что все «как» и «почему» оставались неразрешимой загадкой.
Брат Кулак не открыл ей, зачем Он хочет, чтобы этого человека привели к Нему. Она не осмелилась спросить: не ей задавать вопросы о Его целях и планах. Теперь, когда этого сюда доставили, ей пришлось признать возможность, что ее господин захочет говорить с ним наедине.
И эта перспектива ее глубоко беспокоила. Марши не смирился. Ему нельзя доверять. Он может даже оказаться дьяволом, который послан повредить господину.
Брат Кулак последнее время был не совсем такой, как всегда. Он говорил, что Рука Господня тяжело легла на его плечи. Не возможно ли, что Он переоценивает свою способность управлять этим странным и непредсказуемым человеком?
Она точно свои возможности переоценила.
Одна мысль, что ее господин может быть в чем-то не прав, усилила уже мучившие ее боль и тошноту таким резким всплеском, что голова закружилась, и Сцилла чуть не потеряла равновесие. Такие мысли недопустимы. Запретны. Кощунственны.
Но по дороге домой она научилась подавлять это страдание. Она его принимала и выдерживала.
Серебряной цепью, за которую она держалась, было то, что она — ангел Брата Кулака, слуга Его и — более всего — Его страж. Его священная персона должна быть защищена любой ценой. Боль — это ничтожная плата, если вся ее жизнь и душа уже отданы этому священному долгу.
Сцилла знала, где в этом туннеле установлены спрятанные наблюдатели. Проходя мимо слепой зоны, она сунула руку в сумку на бедре и вытащила одно из своих «ушей». Это был тонкий прозрачный чип размером с ноготь, отлично подходящий для того, чтобы прятать его в домах и на рабочих местах тех, кто заподозрен в лени, слабой вере или кощунстве.
Она провела пальцем по тыльной стороне чипа, чтобы активизировать адгезивный слой, отведя в сторону Глаз Ангела на случай, если Брат Кулак наблюдает. Когда они проходили мимо следующего наблюдателя, «ухо» было надежно прилеплено к поясу пленника.
Сцилла позволила себе тайком улыбнуться. Был риск, что Брат Кулак не одобрит то, что она сделала, если узнает, но дело того стоило.
Теперь она сможет выполнить свой долг и следить за своим пленником, что бы ни случилось.
Марши было больно, и с каждой минутой все больнее.
Порезы на груди горели огнем. Спина ощущалась как один сплошной синяк. Губы распухли, как воздушные шары, а челюсть была почти выбита. Он для пробы пошевелил ею. Хотя бы не сломана.
В приемном ангаре ему повезло, и он это знал. Сцилла просто дала ему пощечину тыльной стороной руки — и вложила в удар только ничтожную долю силы. Экзот давал ей достаточно сил, чтобы снести ему голову в буквальном смысле.
Ничего себе ангел! Было бы смешно, если бы не было так трагично.
После подобострастного повиновения, которое спасло ему жизнь, он начинал видеть ее в новом свете. Может быть, она тоже пешка в той предосудительной игре, которая здесь ведется? Он склонялся к этой мысли. Кто-то — скорее всего этот персонаж, Брат Кулак — превратил ее в машину для убийства с помощью этого экзота и как-то промыл ей мозги, чтобы она считала себя ангелом. Это объясняет ее урезанную личность, ее простейшие, рефлекторные реакции.
Жаль, что на пути сюда он не потратил время на изучение спрятанной — или заключенной — за этим чудовищным лицом женщины. Но ведь ему было все равно? Такие вещи не имеют к нему отношения, так?
Конечно. И зачем думать, если можно пить? Он печально покачал головой. С тем же успехом он мог признать, что не одна она действовала по программе, простой, как ленточный червь.
