Н Ляшко - Нарная чертовщина
- Ты поладней клепай, - говорит ему Алешка-леший.
- Могчать! - заревел генерал, а Алешка ему:
- Я не с тобой говорю.
Побеленел генерал, ногами затопал, кулаками засучил, а Алешка опять ему:
- Бей, бей, вот он я!
Генерал из себя вышел:
- Гозог!
Заковали леших и повели на двор. Алешку, как самого зубастого, разложили на переднем дворе, Мишку - на левом, Ваську - на правом. Приволокли прутьев метел на десять. Охотники - из надзирателей - засучили рукава и выбрали по пруту.
- Тюрьма-а! На ок-на! - скомандовал старший.
Начальство все обмозговало: троих, мол, будем пороть, а прочие будут глядеть и вразумляться, - всем занятие.
Только ничего из этого не вышло. Легли лешие, и хоть бы один взвизгнул. Розги свистят, а они лежат, как чурки, вроде не им, а двору березовой каши всыпают.
Алешке отсчитали сто ударов с хвостиком. Встал он, а генерал к нему:
- Хогошо?
- Дюже хорошо. Ложись, оближешься...
На окнах:
- Хо-хо-хо, ха-ха-ха!..
Генерал кричит:
- Еще!
Получил Алешка привесок в полсотни розог, встал и кажет генералу язык;
- Видал?
- Убью! - кричит тот. - Гастгеляю!
А из окон смех да приговорки, словечки всякие.
Генерал напустился на начальника:
- Гаспустили тюгму! Под суд отдам!
Начальник на старшего накинулся, тот на своих подначальных, и пошло, поехало, будто с привязи сорвались все. Весь день порядок наводили, кричали, наказывали арестантов.
IV
Ночью лешие тараканами пробрались к начальнику на казенную квартиру, стали у двери и захихикали:
- Ну, что, выслужился?
Закружились, в ладоши захлопали, на кандалах плясовую заиграли:
Три копейки по копейке,
Вец, вец, вец...
Начальник поглядел на них и давай щипать себя, за усы дергать. Они обступили его, в глаза ему уставились и ну морочить голову:
- Кланяется, - говорят, - тебе тот, что в карцере помер. Помнишь? И тот, которого ты приказал скрутить рубахой. Помнишь? У него тогда ребра хрустели. Не забыл?
И чахоточный кланяется. И мужик, что удавился в камере.
Встал начальник и задом, задом от них. Уперся в стену и обалдел. Пощекотали его лешие, похихикали и пошли по тюрьме куралесить. На чердак забрались и ну в крышу барабанить да мяукать. Надзиратели звонок к начальнику дали. Выскочил тот, обалделый, видит-дежурный по двору к конторе прижался и трясется.
- Что такое?..
- Шалят.
- Кто?..
- Шут его знает. Вот слушайте!
Послушал начальник и забегал по тюрьме. Все на месте, а камера леших пуста. "Уйдут", - думает он, и приказал стрелять на чердак. Выстрелы всполошили тюрьму, надзиратели всей оравой на коридорах и во дворе дежурили, а того, как лешие перемахнули с чердака в камеру, не приметили. Заглянули к, ним, а они разметались, спят...
С утра опять приехало из города начальство, судило, рядило, еще раз выпороло леших, и те решили притихнуть: "Помолчим, говорят, поглядим, что выйдет". Только к начальнику на квартиру раз за разом являлись. Тот по четвертке в сутки выдымливал табаку, с женой ругался, водку глушил, отощал от тоски, будто с колокольни крикнул:
- Не желаю больше! - и скрылся.
Начальство обернуло всамделешних Алешку, Мишку и Ваську в бродяг, а леших убийцами объявило и к родным всамделешних на свиданья выпускало их. Родные ревут, а лешие ухмыляются и чешут о зубы языки: ничего, мол, с нами худого не будет.
Обвинительный акт пришел из города скоро - по указу да по приказу и все такое. На суд лешие пошли с форсом и в дороге песни пели. Конвойные об их бока на кулаках мозоли набили. Обвинитель называл их душегубами, отрепьем, зверьем, - всяко и горой ратовал за виселицу им. Уж он честил, честил их, а они все хи-хи да ха-ха.
Председатель зыкнул, было, на них, но Алешка такую рожу скорчил, что даже солдаты полны рукава насмеяли.
Судьи сгорбились, и из приговора вышло только бу-бу-бу да конец: всех повесить.
Алешка выпрямился и начал языком всякие штучки загибать, но судьи и слушать не стали его: закон в руки, пот в платки - и в заднюю комнату. Конвойные Алешку за руку - молчи, дескать, а он все орет, Мишка и Васька подкрикивают. Солдаты разъярились и давай усмирять их.
Били так, били атак и руками развели: чем больше бей их, тем дальше они от смерти, - только смеются.
- Тьфу, дьяволы, и не убьешь! Аида!..
V
По тюрьме пошел шопоток: кто повесит леших, тому чуть ли не воля будет и по пятерке за каждого, - пятнадцать, значит, рублей. В контору старший осужденных на каторгу вызывал, уговаривал, грозил, - никто не брался вешать. "Дешево", - подумал старший и набавил за голову по рублю, по два, по три, - до десяти рублей догнал, - нету охотников.
Тут новый начальник приехал. Высокий, лысый, нос картошкой, на лбу будто плугом исковыряно. Всем вышел, только глаза вроде червей: высунули головки из глазниц и шарят, шарят кругом.
Принял он дела и пошел с надзирательской сворой по тюрьме. Головки червей ныр-ныр по арестантам, а голос ласково так разливается: я, говорит, человек ничего себе, но, конечно, не без слабостей: люблю порядок и послушание, и шапки чтоб передо мною снимали и это самое, никаких чтоб этих старост, и в кухонный котел носа не совать, и тишина всегда чтоб, потому тюрьма есть тюрьма, а не майдан какой, а во всем прочем, ежели что, я по-человечески делать буду, как бог велит, и все такое.
Заглянули лешие ему в глаза и захолонули. Алешка руками всплеснул:
- Вот так штука!
- Что-о-о?
- Да, говорю, больно ты того...
- Чего-о?
- Да это самое... больно ты, говорю, глаз не жалел.
- Глаз, каких глаз?
- Да своих, вот этих, - указал Алешка.
- Что?! Ты дурака со мной валять!?
- А на что его валять? Он давно вывалян.
Мишка и Васька перемигнулись и ну смеяться.
- В карцер! - взревел начальник.
- Только-то? Гы-гы-гы!..
- Глотки заткнуть!
Заткнули лешим глотки и поволокли в карцер. Взяла их тоска, и стали они судить да рядить: неужто, мол, для того люди и родятся, чтоб с ними вот этак-то? Где же эта самая правда, если на людей червяки вместо глаз глядят?
Лешие, а дури было в них хоть отбавляй. Толковали, толковали и пробрались вечером к новому начальнику: проймем, мол, и его, как прежнего, а там и третьего проймем, и еще, и еще, а там, гляди, и выйдет что-нибудь: ведь в палачи вот никто не хочет.
Пришли, в кандалы зазвонили и ну зудить начальника:
- Неужто ты и в самом деле такой? Не прикидываешься? Мать ли тебя пестовала? Как это угораздило ее родить тебя с такими глазами?
Начальник поводил по ним червяками да ногою-уп! - и ну харкать:
- Пришли? Испугать хотите? Мразь!.. Сам повешу вас!.. Своими руками! Навоз!..
Позеленел начальник и от злости весь вывернулся.
Глянули лешие на него, на вывернутого, и обомлели: он арестантов и за людей не считал. Пропала у леших охота нудить его. Пошли они в тюрьму и вспомнили: ими, лешими, попы пугают мужиков, мужики и бабы пугают детей. Вот дурачье! Начальником, с червяками вместо глаз, попотчевать бы их!
