Конрад Фиалковский - Меня зовут Мольнар
- Почему вы выбрали именно меня, мой институт?
- Потому что вы делаете это лучше, чем кто-либо в нашем полушарии. Впрочем, в другой лечебнице меня просто не приняли бы. У меня нет денег, доктор.
- Но ведь есть государственные клиники...
- Я знаю, что вы хотите сказать. Да, там меня приняли бы, даже даром. Но мне пришлось бы подписать обязательство, что я согласен на экспериментальные методы и на все с этим связанное. А это, возможно, не вполне явная, но все же какая-то форма опытов на человеке. Кроме того, разве они могут дать мне гарантию, что в результате их экспериментальных методов я стану нормальным человеком? А я не согласен на прозябание. Я хочу плавать, грести, бегать по лестницам, хочу действительно жить.
- У вас изменились интересы. Раньше вы целыми неделями не покидали института. Можно сказать, жили в нем.
- То, что было когда-то, не имеет никакого значения. Вы знаете, чем я занимаюсь сейчас? Программирую автоматические навигационные приборы на кораблях, которые плавают от порта к порту и развозят грузы. Я кончаю работу и остальное время посвящаю себе. Никаких раздумий, никаких проблем. Иногда какая-нибудь книжка...
- Понимаю. Я предпочитал бы, чтобы у вас были деньги. Тогда у меня не возникло бы никаких проблем. Обычный пациент...
- Но тогда я наверняка не обратился бы к вам.
- Вы по крайней мере откровенны, профессор.
- Я долго колебался, прежде чем прийти. Я думал о другом полушарии. Там это делают даром. Когда-то, когда я еще был профессором Мольнаром, все было бы очень просто, но теперь... Теперь я не смог бы даже наскрести денег на поездку...
- Стало быть, вы продумали все возможности и остановились на мне.
- Вот именно.
- Я не отвечу вам так просто, - помолчав, сказал Эгберг. - Я должен подумать...
- Только не очень долго. Я могу умереть здесь у вас. Нет, не думаю, чтобы у вас были какие-нибудь неприятности, если бы кому-нибудь пришло в голову проверить, кем я был и что нас, мягко говоря, некогда разделяло. В конце концов это давнее дело. На всякий случай в моих вещах хранится адрес моего врача.
- Хороший специалист?
- Провинциальный врач средней величины.
- Я уже знаю его адрес. Завтра я получу все данные, которыми он располагает.
- Вы перетрясли мои вещи?
- Как видите. Впрочем, не я лично.
- Вы откровенны. Это нечто новое. Не думал, что это приходит с возрастом.
- Вы всегда думали обо мне хуже, чем я есть, профессор. Я никогда не боролся против вас лично. Я боролся только против ваших взглядов.
- Результат был тот же. Впрочем, не будем возвращаться к прошлому.
- Согласен. Выпьете кофе? Мне думается, это вам не повредит.
- Ну что ж, выпью.
- Перейдемте в мой кабинет.
Кофе и коньяк ждали их. Свет был желтый, приглушенный, как и во всем доме. В глубине комнаты Мольнар заметил нечто напоминающее большой пульт управления. Пульт был темным, только почти на самом его краю мигал одинокий красный огонек.
- Простите, профессор. Я на минутку. В институте что-то происходит, Эгберг подошел к пульту, над которым в тот же момент загорелись две яркие лампы дневного света. На экране появилось лицо человека в белом халате.
- Что нового, Дорн? - спросил Эгберг.
- Все в порядке. Только шестнадцатая нервничает. Поэтому я обеспокоил Вас.
- Ты пытался дать поляризующее напряжение?
- Да. Не помогает.
- Хорошо, сейчас посмотрю, - сказал Эгберг и повернул экран так, что Мольнар уже больше ничего не видел. Щелкнул переключатель, и Мольнар услышал вой, монотонный, низкий, почти нечеловеческий. Он встал и, стараясь не задеть стол, подошел к пульту. Эгберг, склонившись к экрану, стоял к нему спиной. Он был выше Мольнара и заслонял часть экрана. Однако в незаслоненной части Мольнар увидел женскую руку, может быть, детскую. Рука разжималась и спазматически сжималась, потом шло предплечье, а дальше был металл, странная сетка, напрягающаяся и набухающая в такт спазмам руки. Он минуту смотрел на руку, потом взглянул в глубь экрана. Там в большом прозрачном сосуде плавал мозг. Он не мог ошибиться, он был нейроником. Вдруг вой прекратился, экран погас. Эгберг повернулся и сверху посмотрел на стоящего перед ним Мольнара.
- Это был мозг, - сказал Мольнар.
- Конечно.
- И рука человека.
- Рука человека, но мозг обезьяны. Он управляет рукой человека как более специализированной, чем конечность обезьяны. Двойная гибридная система. - Эгберг погасил лампы над пультом управления, и Мольнар видел теперь только столик, кресла и дымящийся кофе.
- Садитесь, профессор. Настоящий ученый всегда любопытен, не так ли?
- Не очень понимаю... к чему эта система?
- Какие-нибудь простейшие услуги... скажем, подавать пальто в гардеробе, обертывать конфеты в бумажки. Всюду, где не требуется избыток мышления, а рука человека хорошо справляется... или более желательна. Если бы я поехал на осенний конгресс нейроников, я б установил своего киборга у входа и он пожимал бы всем входящим руки.
- Сумасбродная идея.
- Вы правы. Но реклама превосходная. К сожалению, я не еду на конгресс...
Они молча пили кофе. "Напрасно я сюда приехал, - думал Мольнар. - Можно было предвидеть, что он не даст мне искусственного сердца. Вероятно, сейчас он размышляет, как отказать, чтобы потом не мучали угрызения совести. Хотя бывают ли у такого человека вообще когда-нибудь угрызения совести?" Потом он подумал о своей железной кровати, звоне насекомых и вое корабельных сирен.
- Я, пожалуй, пойду к себе, - сказал он, - и завтра утром уеду.
- Позвольте, но мы еще не кончили беседы.
- Боюсь, ее результат уже предрешен.
- Но я еще не дал вам ответа.
- В данный момент это кажется мне несущественным.
- К вечеру нас всегда охватывают сомнения, которых не бывает утром. Доброй ночи, профессор. Моя секретарша вас проводит.
- Та, которая теряет сандалии?
- Да... Вы наблюдательны, профессор.
Мейдж уже стояла на пороге.
- Спокойной ночи, - сказал Мольнар и вышел следом за Мейдж.
* * *
Оставшись один в своей комнате, Мольнар попытался открыть окно, но опять безрезультатно. Он хотел выглянуть в коридор, но дверь не открывалась. И тогда он впервые подумал, что отсюда уже не выйдет. Он мог крикнуть Мейдж или Эгберга, но вспомнил о кабинете и пульте, на котором загорится красная лампочка, и раздумал.
* * *
Его разбудил стук. Вежливый стук в дверь, как в обычном доме. За окном светило солнце и начиналась ежедневная жара, длящаяся здесь до позднего вечера.
- Прошу, - сказал он и подтянул простыню с одеялом к самому подбородку.
Вошла Мейдж и принесла поднос с завтраком. Он почувствовал запах кофе.
- Благодарю вас. Но почему вы, а не тот?..
