Наталья Иртенина - Я – это ты
Я приготовился к осаде. Экзамен на выдержку и силу интеллекта. Терпение и спокойствие, снисхождение к их грубым повадкам и обычаям. Оплот мудрости – высшее милосердие. То, к чему стремятся люди моего времени и что едва ли достижимо. Ынь и ань – вечные неразлучники.
Но, в конце концов, мне ничего не нужно от этих людей. Поэтому я решил ничего не предпринимать. Защита вокруг корабля установлена, ему ничто не угрожает. Люди рано или поздно истощат свое любопытство и уйдут. Правда, оставалась еще девушка… но проблема – если только это будет проблемой – встанет лишь через четыре дня, когда она выйдет из медсектора.
Ясно, что до тех пор мне нужно выучить их язык. Этнолингвистика была одним из моих любимых предметов в академии. Тридцать четыре языка – конечно, мертвых, исторических – для меня это далеко не потолок. Обыкновенно на изучение одного уходит неделя. Только странно, что я упустил из внимания язык моих предков – русский, но ничего, теперь наверстаю. Ы услужливо сунул мне в руки нейровер, я нахлобучил его на голову, уселся поудобнее и закрыл глаза…
Следующие трое суток протекали в переходах от полной гипнорасслабленности к волнительным зрелищам штурма моего хрондулета. И еще я потихоньку выкачивал из этого мира информацию. То есть выкачивал, разумеется, Ы, подсоединившись к их электронным каналам, а я лишь поглощал ее, как изголодавшийся по деликатесам гурман. Этот мир поражал, изумлял, восхищал, раздражал и наводил на кое-какие соображения. Если бы только я мог передать плоды моих размышлений на расстояние трех тысяч лет, в мое время…
Ярко запомнились некоторые сцены штурма корабля. Экраны показывали его во всех ракурсах и подробностях. Туземцы в пятнисто-зеленой одежде («зеленые человечки»?) удивленно тыкались в барьер и пытались пробить его прикладами своих смешных пукалок. Отдельные остроумцы тащили деревянные лестницы, упирали их в частокол и взбирались наверх. Там их тоже ждало разочарование. Ы монотонно канючил, выпрашивая разрешение спугнуть «козявок», но я настрого запретил ему делать это.
Открыть пальбу они решились не сразу. Для этого разогнали всех своих, навалили в десяти метрах от барьера груду мешков с песком для защиты от рикошета и оттуда повели стрельбу. Сначала из мелкокалиберной пукалки, потом, осмелев и перетащив мешки подальше, более крупными снарядами. Они называли их «гранатами» (Ы слушал их разговоры). Грохот стоял впечатляющий. Все затянуло дымом, и я почти ничего не видел. Поэтому просто отвернулся и снова напялил нейровер. Лингва их была гораздо интереснее, чем это древнее беспомощное оружие.
Я почти уже привык к положению осаждаемого, когда на вторые сутки мы обнаружили в воздухе летательную машину с вращающимся винтом наверху. Экипаж ее состоял из двух человек, и один высовывался наружу с риском свалиться прямо на купол барьера. «Телевизионщики» – зафиксировал модуль повторившееся несколько раз слово. Очень, надо сказать, презрительно и недовольно произносили его те, кто осаждал нас. Тот, что торчал из винтолета, держал в руках предмет, похожий на древнейший аналог кубовизора. Ы внезапно загордился, заявив, что теперь о нем узнает и заговорит весь этот тихий доисторический патриархальный мирок.
Вечером второго дня они принялись делать подкоп. Смотреть на это без слез было невозможно, поэтому я не смотрел. Утром третьего дня разбили всмятку бронированную колымагу, пытаясь протаранить частокол. К обеду заложили в сделанный накануне раскоп взрывное устройство большой мощности и разбежались в стороны. Ы аккуратно и вежливо вывел из строя взрыватель. В общем было много всего забавного и познавательного в плане постижения особенностей их психической организации.
Я с особенным трепетом ждал четвертого дня. Этическая сторона вопроса меня совсем не волновала, а вот то, как девушка воспримет меня, мое желание удержать ее здесь, у себя… То был непростой момент. Орсонкарс, большой похабник, назвал бы это дигитальной институцией. Только я не он, тем более не похабник (может быть, к сожалению), и мне нужно было, чтобы девушка хотя бы просто доверяла мне. Ы и я очень надеялись на ее расположение к нам – в конце концов, даже в этом времени должна существовать простая человеческая благодарность.
Теперь-то я знаю, что думать так было в высшей степени наивно. Тем более имея в виду мои планы по отношению к ней. Ы был прав. Если мне предстоит здесь жить, а именно это мне и предстоит… В общем мои планы были довольно смутными. Все, чем я располагал на тот момент, – это то, что она как будто пробуждала во мне давно забытое… родовое… патриархальное?… нечто вроде… мужская обремененность?… нет… ответственность?… словом, какая-то архаика, точнее не могу сказать.
Я так ждал этого момента, что прохлопал самое интересное – как она обнаруживает себя в этой каше проводов, обнаженной, в окружении малюток кси-лекарей. Это было замечательно – но осталось лишь в моем воображении (сводник модуль не догадался зафиксировать на куб и вообще молчал как рыба). Такой она и предстала передо мной – совершенно нагая, длинные светлые волосы безуспешно пытаются спрятать грудь, на лице – дивная эклектика чувств. Она была видением, совершенно фантастическим и испуганным своим собственным появлением. Точно так же, очевидно, в ее глазах выглядел я – пришелец из какого-нибудь здешнего фантастического фильма, обалдевший от смешения пластов реальности. Ы не позаботился предупредить меня о ее приближении (безусловно, вся сцена была спланирована этой жестянкой, наделенной разумом).
– Где я? – хмуро спросила она, озираясь. – Где мои шмотки?
– Вы у меня в гостях, – ответил я. – У вас были сломаны два ребра и нога и разорвано легкое. Вы помните, что с вами произошло?
– Где моя одежда? – снова спросила она, требовательнее. При этом смотрела на меня очень и очень пристально.
– Боюсь, ваши брюки и куртка пострадали. Врачи иногда так неуклюжи с тем, что мешает им исполнять свой долг. Сейчас я что-нибудь подберу.
Я оставил ее и направился к н-конструктору. Экий разиня, думал я по пути, ай-яй-яй, не догадался заранее сделать для нее одежду. Так волнительно – поджидать явления нагой феи древних сказок, что даже в голову не пришло – может, она не захочет расхаживать в естественном виде? Однако это должно быть что-то невесомое, решил я. Тройной слой ткани-паутины, пожалуй, сойдет, платье, драпир, сандалеты, ну и все остальное. Ы заглаживал вину, присочиняя к наряду что-то свое и настраивая конструктор.
Через пятнадцать минут я вернулся в центросектор с охапкой в руках. Девушка сидела, вжавшись в угол дивана, и смотрела на все большими глазами. Я свалил ворох перед ней и предложил облачиться. Она воззрилась удивленно на паутину, подцепила пальцем и долго рассматривала.
