Святослав Логинов - Лес господина Графа
– Разумно, – согласился граф.
– Вы уверены, что там не окажется ловушек? – спросил ван Мурьен. – Капканы, волчьи ямы и прочие сюрпризы…
– Это дело знакомое, – осмелился возразить Павий, видящий, что дядюшка у графа не в чести. – Остережёмся.
– Так и поступим, – подвёл итог граф.
Отряд, ведя в поводу коней, двинулся в обход бора. Злорадный хохот лешака долго провожал их.
На второй день места стали поудобнее, снова пошёл кондовый лес, но никакой нечисти в нём не замечалось, а на седых от лишайника стволах несколько раз встречались затёсы, свидетельствующие, что люди здесь хоть и не часто, но появляются. Судя по карте, тропа тянулась совсем рядом, верстах в трёх и даже при наличии засек по ней можно было доскакать к Огнёву за неполный день. Сознание этого бесило ван Гарица, всякий раз, когда приходилось спешиваться перед мелколесьем, на щеках графа играли желваки. Павий, вспоминая крутой нрав предыдущих владык, лишь качал головой и проклинал сухую погоду. Не нужно быть пророком, чтобы догадаться: гореть Огнёву ярким пламенем. А там и негасимый лесной пал обрушится на поджигателей. Случай, или и впрямь огнёвцы владеют такой ворожбой, но всякий раз находники, пытавшиеся подпалить деревню, оказывались под ветром и далеко не все из них возвращались домой из похода против сиволапых.
Ловушка встретилась к вечеру, когда вахмистр уже присматривал место для ночёвки. Ловушка была не на человека, а на боровую птицу: простые силки с волосяной петлёй. Граф долго рассматривал нехитрое приспособление, затем спросил скрипуче:
– А ежели соболь в такую влетит?
– Летом не влетит, – успокоил Павий, – летом дороги много, он стороной обежит. А зимой, по глубокому снегу, так за милую душу. Хотя такое обычно на горностаев ладят, горностай мышковать по одному путику ходит, там его и перенимают. Ну, и соболь случается, ежели за горностаем погонится.
– Значит, здесь кто-то обычно ловит горностаев, – выговорил Гариц, делая особое ударение на слове «обычно», – а соболей, так и быть, давит время от времени… Дядюшка, вы всё знаете: сколько пушнины сдают огнёвские промышленники в казну? Не надо точных цифр, назовите хотя бы примерную.
– Могу сказать совершенно точно, – скучным голосом произнёс ван Мурьен. – На моей памяти не сдано ни одной шкурки. Вся огнёвская пушнина уходит контрабандой.
– Браконьера взять, – коротко приказал Гариц.
И хотя ловля лесовика обещала продлить поход не меньше чем на день, никто не посмел возразить. Двое опытных солдат укрылись в засидке неподалёку от обнаруженной ловушки, остальные отошли на достаточное расстояние и приготовились к мокрой ночёвке, без костра и даже без лапника под расстеленной попоной, ибо малейший шум мог вспугнуть не только боровую дичь, но и владельца силков, которому сегодня из охотника предстояло стать дичью. Засаду можно было устроить и под утро, ясно ведь, что в ночи никто не станет проверять настороженную удавку, но Павий не хотел рисковать, опытный следопыт мог заподозрить неладное при виде сбитой росы или ещё каких, только ему ведомых примет. А упустить лесовика, значит, поднять тревогу, чего старому вахмистру хотелось меньше всего.
Впрочем, браконьер оказался на редкость беспечен. Он выдал себя издали мурлыкающей песенкой, а солдат обнаружил, только когда они насели на него и принялись крутить локти. Тут уже никакое сопротивление помочь не могло, и как ни извивался парень, его споро связали заранее подготовленной верёвкой и доставили к графу.
Ван Гариц долго рассматривал пленника, презрительно кривя губы и временами чуть заметно морщась, словно человек, которому во время важной работы мешает докучная муха. Наконец спросил:
– Что скажешь, братец?
– Развяжите меня, – потребовал парень ломким голосом. Всё в его облике представляло смесь страха и мальчишеской дерзости, что и неудивительно, если принять во внимание сокрушительную молодость браконьера.
– Успеешь.
Граф опять надолго замолк, потом спросил негромко:
– Ты хоть понимаешь, что тебя сейчас повесят? Вот на этой самой осине.
Браконьер не ответил, только глотнул судорожно, словно петля уже стянула его горло.
– Понимает, – догадливо произнёс ван Мурьен.
– Тогда советую говорить.
– Я не буду говорить связанным.
– Может быть, ты потребуешь, чтобы они все, – Гариц кивнул на солдат, – отошли подальше?
– Да.
– Люблю наглецов… можно подумать, это меня поймали в чужих угодьях на браконьерстве. Павий, развяжи молодого человека, и пусть все отойдут в сторону. Мне любопытно, как он станет разговаривать в этом случае.
Павий, чуть заметно усмехнувшись в усы, споро распутал хитрые узлы и отошёл, сматывая верёвку.
– Ну?.. – обратился ван Гариц к пленнику, но в этот момент тот прыгнул. Прыгнул из сидячего положения, не разминая ног, которые только что были скручены жёсткими путами. Немногие умеют совершать такие прыжки, и, казалось, парнишка сейчас скроется в лесу, но ван Гариц, только что сидевший на расстеленном конском потнике, точно также, безо всякой подготовки, метнулся наперерез, перехватив беглеца. Солдаты, издали следившие за происходящим, обидно захохотали. Уж они-то знали, на что способен молодой граф и заранее готовились к весёлому зрелищу. На мгновение два тела сплелись в клубок, затем граф поднялся на ноги, а неудачливый беглец остался лежать.
– Нехорошо… – протянул ван Гариц. – Вот она, мужицкая честность. Ему на грош свободы дай, вмиг убежит.
– Я не давал никакого слова, – хрипло произнёс браконьер.
– А я его и не требовал. Зато теперь ты знаешь, что убегать не следует. Так что, давай разговаривать, – ван Гариц уселся на прежнее место и принялся рассматривать сломанный ноготь.
– Чего нужно-то? – спросил пленник. Он тоже уселся в прежней позе, так что стороннему наблюдателю и поверить было трудно, что только что эти двое катались по земле, вцепившись друг в друга.
– Ты из Огнёва?
– Ну, – полуутверждающе произнёс сидящий.
– Так из Огнёва или нет?
– Я же сказал, что из Огнёва.
– На мои вопросы следует отвечать: «Да, ваша светлость» или «Нет, ваша светлость».
Пленник сверкнул взглядом, но ничего не сказал, а пепельные ресницы притушили горящий в глазах огонь.
– Собственно говоря, с тобой всё ясно. Взят с поличным в чужих угодьях, значит, должен быть тут же повешен. Всякий браконьер обязан быть готовым к такому незавидному исходу. Впрочем, думается, каждый из вас надеется, что уж он-то не попадётся и сохранит свою шею от петли. Так уж устроен человек, и с этим ничего не поделаешь. О том, что шея у него одна, догадывается каждый, но почему-то большинство осознаёт этот самоочевидный факт, когда узел уже затянут. Всё это скучно и должно интересовать только тебя. Меня интересует другое… Огнёво! Целая деревня браконьеров! Речь не идёт об охоте, тут каждый виновен сам по себе, каждого следует ловить и наказывать отдельно. Но вы безуказно жжёте лес и в этом виноваты все кругом! Неужто вы полагаете, что такое могло продолжаться вечно? Сейчас речь идёт уже не о том, чтобы выколотить недоимки, а чтобы искоренить вредный соблазн. Я не жесток, но закон должен исполняться. В Пашинской пуще мужики тоже жгут уголь, но они платят налоги и несут все остальные повинности. Боюсь, что уже через год в Огнёве станут жить пашинские переселенцы, а ваша судьба будет очень печальна. И всё потому, что они – работники, а вы – браконьеры.
