Ли Брэкетт - Исчезнувшая Луна
Удобно расположившись возле большого замшелого камня, Сиран следил за Маус ленивыми глазами. Он любил наблюдать за ней. Она была маленькая, на голову ниже его, и худенькая, как девочка. За ее черными, вечно всклокоченными волосами ухаживал только ветер, а глазки ее — тоже черные — блестели, как две застывшие капли дегтя. Между ними, на переносице, краснело маленькое клеймо воровки. Тело девушки кое-как прикрывала видавшая виды малиновая туника, и торчащие из-под нее голые руки и ноги были такими же загорелыми, как и у самого Сирана.
Сиран ухмыльнулся, и стало видно, что во рту у него не хватает одного зуба, а на верхней губе четко обозначился старый, давно затянувшийся рубец.
— Еда? Зачем нам еда? — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты разжирела и обленилась.
Маус, весьма чувствительная к намекам насчет ее худобы, яростно прошипела что-то и швырнула в своего спутника деревянной тарелкой. Сиран пригнул косматую голову, позволив тарелке пролететь мимо, и, как ни в чем не бывало, тронул струны арфы, лежавшей на его голых загорелых коленях. Арфа мягко замурлыкала.
Сирану было хорошо. Жар солнечных шаров, медленно плывущих в красноватом небе, навевал на него блаженную дремоту. После шума и толчеи рыночных площадей и пограничных городов глубокая тишина этого места казалась почти невероятной.
Они устроили привал нал узкой гряде, идущей от Фригейских холмов вниз, в прибрежную равнину Атланты. Этот путь был короче, но ходили по нему только бродяги, вроде них. Слева от Сирана, далеко внизу, простиралось угрюмое горящее море, скрытое красноватым туманом. Направо, тоже далеко внизу, раскинулась Запретная Равнина, плоская, тянущаяся до самого края мира, выгнутого вверх, точно края блюдца. Там, где равнина поднималась к небесам, острые глаза Сирана различали огромный, блистающий золотом пик, чья вершина скрывалась в облаках.
Маус неожиданно спросила:
— Это она, Кири? Бет Вита, Гора Жизни?
Сиран извлек из арфы трепещущий звук.
— Она самая.
— Давай поедим, — предложила Маус.
— Боишься?
— Не хочешь ли ты прогнать меня? Может, ты думаешь, что клейменая воровка недостаточно хороша для тебя? Я не виновата, что родилась от таких родителей. Ты тоже имел бы клеймо на своей безобразной роже, но тебе повезло!
И она швырнула в него черпаком.
На этот раз Маус прицелилась лучше, и Сиран не успел уклониться. Черпак задел его по уху. Он сердито поймал его и бросил обратно. Маус отшатнулась, потеряла равновесие, упала, и вдруг из ее глаз покатились слезы.
— Боюсь?.. Конечно, боюсь! Я никогда, еще не выходила из города. Кроме того..
Она перешла на шепот.
— Я все время вспоминаю рассказы о Басе Бессмертном, о его андроидах и о серых змеях, которые служат им, и о Камне Судьбы..
Сирая скорчил презрительную мину.
— Легенды, бабьи сказки. Ими только ребятишек пугать. А вот Камень Судьбы…
Огонек жадности мелькнул в его глазах.
— Камень Судьбы — это штука интересная. В нем скрыта такая сила, что владеющий ею человек может править миром.
Он взглянул на голую равнину.
— Может, когда-нибудь я проверю, правда ли это.
— Ох, Кири!
Сильными маленькими ладонями Маус стиснула его запястья.
— Не надо! Не ходи туда! Пока что из Запретной Равнины никто не вернулся!
— Вот именно — пока что!.. — Сиран ухмыльнулся. — Да ведь я не сейчас иду, Мауси. Сейчас я слишком голоден.
Она молча взяла его тарелку и положила в нее кусок мяса. Сиран отложил арфу и выпрямился — крепкий, мускулистый маленький человечек, слегка кривоногий, с добродушным грубоватым лицом, в желтой тунике, еще более оборванной, чем туника Маус.
Они сели. Сиран ел мясо руками.
Маус угрюмо вгрызалась в свою долю. Трапеза продолжалась в полном молчании. Поднялся ветер, раскидал в стороны солнечные шары и занялся исследованием Красного тумана над морем. Через некоторое время Маус сказала:
— Ты слышал, о чем говорят на рыночных площадях, Кири?
Он пожал плечами.
— Мало ли что болтают. Мне-то какое дело?
— Во всех пограничных деревнях говорят одно и то же. Люди, живущие на краю Запретной Равнины, исчезают иногда целыми городами.
— Один человек упал в звериную яму, — раздраженно прервал ее Сиран, — а через две недели сказали, что исчез целый город. Забудь об этом.
— Но подобное случалось и раньше, Кири, только очень давно…
— Очень давно на Равнине жили дикие племена. Они нападали на людей и убивали их, вот и все!
Сиран вытер руки о траву и недовольно добавил:
— Если ты будешь повторять нелепые слухи трусливых баб…
Он вовремя успел выхватить из ее рук тарелку. Маус свирепо смотрела на него и тяжело дышала. Сейчас она и вправду напоминала мышь, только мышь разъяренную, готовую к драке. И даже в этот момент в ее круглых черных глазах светился ум. Сиран засмеялся.
— Иди сюда.
Она сердито подошла. Он посадил ее рядом с собой, поцеловал и взял арфу.
Маус прислонилась головой к его плечу. Сиран вдруг почувствовал себя совершенно счастливым, и арфа его запела сама собой. Перед ним лежали дикие, нехоженые просторы, и нужно было как можно скорее оживить их музыкой, нежным потоком звуков, рожденных дрожащими струнами. Потом он запел. У него был прекрасный голос: чистый, точный, как новое лезвие, но мягкий. Он пел простую песню про двух любящих. Она ему нравилась.
Через некоторое время Маус потянулась, повернула его голову к себе и поцеловала рубец на его губе: ей надоело пение Сирана. Она больше не злилась. Сиран склонил голову. Глаза его были закрыты, но он почувствовал, как напряглось ее тело, и губы ее оторвались от его рта.
— Кири, смотри!
Он гневно откинул голову назад и открыл глаза. Гнев его тут же стих.
Свет, теплый, дружелюбный солнечный свет, который никогда не тускнел, не гас, вдруг как-то неуловимо изменился.
В небе над Бет Витой появилась тень.
Она росла и ширилась. Солнечные шары скрылись один за другим, тьма над Запретной Равниной тянулась к людям.
Маус и Сиран скорчились, вцепившись друг в друга, не разговаривая, не дыша.
Тревожный ветер, вздыхавший над ними, исчез. Долгие, томительные минуты тьма держала их в своих объятиях, потом солнечные шары загорелись снова, а тень ушла.
Сиран глубоко вздохнул. Его прошиб холодный пот, и, когда он сжал в своих руках ладони Маус, он почувствовал, что они тоже холодны, холодны, как смерть.
— Что это было, Кири?
— Не знаю.
Он встал и машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, закинул арфу за спину. Душу его пронзило странное чувство незащищенности, беспомощности, а залитая солнечным светом гордая гряда показалась ему слишком неуютным и даже зловещим местом. Он рывком поднял Маус. Никто из них не произнес ни слова. Глаза их наполнил ужас.
