Алексей Калугин - Геноцид
Якорь на Глубине без надобности. Раф оттащил гранитную глыбу в сторону и освободил ворот от якорного каната. Отвязав от пояса фал, Раф закрепил его на вороте и стал осторожно поворачивать ручку. Тяжелая деревянная колода совершила два полных оборота, и фал натянулся. Натянулся так, что казалось, тронь его пальцем – зазвенит. Знак хороший – Рафова связка плотов крепко стояла на якорях. С другой стороны, полная длина фала составляла сто тридцать три метра, а, значит, до Мелководья было немногим меньше. И ежели фал, в принципе не предназначенный для транспортировки плотов, оборвется, то Раф получит возможность лично убедиться, можно ли пересечь Глубину и снова вернуться на Мелководье? Вопрос, конечно, интересный, но не настолько, чтобы самому обрезать фал.
Держась за ручку ворота, Раф глянул за борт. Корма плота была слегка притоплена, – течение и ветер, объединив усилия, тащили плот на Глубину. Шторм, не так давно начавшийся, мог затянуться не на один день. В конце концов, либо фал оборвется, либо оставленную на Мелководье двойку утянет на Глубину. Значит, нужно потихоньку, не спеша, вытягивать найденный плот на Мелководье, где можно будет как следует его заякорить.
Раф надавил на ручку ворота и осторожно, очень осторожно, почти что нежно, повернул ее на пол-оборота. Скрипнул прилипший к мокрому дереву фал. Замечательно, – расстояние до Мелководья сократилось на тридцать сантиметров.
Не ослабляя давления на ручку, стараясь не делать рывков, Раф продолжал медленно вращать ворот. Ему казалось, он сам всеми своими нервами чувствует колоссальное напряжение натянутого фала. Раф вздрагивал, когда ему чудилось, что лопалась одна из ниточек, вплетенных в основу фала. А может быть, это была вовсе не иллюзия? Не обман чувств? За годы плавания по Мелководью Раф научился ощущать себя единым целым со своим базовым плотом. Иначе на Мелководье не выжить. Особенно одиночкам, вроде Рафа, не желавшим ставить плоты на прикол у Квадратного острова. Сейчас фал был пуповиной, связывающей Рафа с плотом, который он покинул.
Вода сплошным потоком низвергалась с небес, так что невозможно было разглядеть заякоренную на Мелководье связку плотов. Здесь всегда так – либо мелкий, ласковый дождик на пять-десять минут, либо ливень на несколько часов, после которого даже в Тростниковой заводи весь тростник оказывается поломанным, к воде прибитым. Да и ладно бы, Раф и без того знал, что плоты на месте. И все, что на них, останется в целости и сохранности. По крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, что хозяин за своим добром уже не вернется. На Мелководье никто чужого не брал. Потому что спрятать украденное добро негде. И никто даже на барахолке вещь не обменяет до тех пор, пока не будет уверен, что она является собственностью продавца. Беспокоила Рафа только судьба грядок. Если ливень смоет пальмовые листья, то и грунт стечет за борт. А вместе с ним и саженцы, и уже зреющие в земле овощи… Да, это будет беда. Раф только и думал о том, что, добравшись до плотов, нужно будет первым делом огород проверить. Жалко будет, если помидорные грядки смоет. Да и кабачки жаль, через неделю можно урожай собирать.
К тому времени, когда Раф намотал на ворот метров тридцать фала, порывистый ветер с Мелководья почти стих. Опытному плотогону было ясно, что это только затишье перед новым, еще более мощным шквалом. Но Раф надеялся, что до начала следующей фазы шторма он успеет причалить найденный плот к своей двойке и как следует заякорить его.
Раф начал чуть быстрее, чуть увереннее вращать ручку ворота. При этом он не почувствовал дополнительного напряжения фала. Значит, можно было еще немного добавить усилий.
Вот так…
Плавно, ровно…
Оч-чень хорошо…
Больше половины фала уже было намотано на барабан ворота. Раф чувствовал, стоит только ладонью прикрыть глаза от струй дождя, хлещущих по лицу, точно связка вымоченного тростника, как увидишь пару плотов, заякоренных на краю Мелководья. Но он боялся даже одной рукой отпустить ручку ворота. Нет уж, лучше подождать. Чего-чего, а терпения Рафу было не занимать. Он, случалось, по три-четыре часа сидел неподвижно на краю плота под палящим солнцем, выжидая момент, когда можно будет наверняка всадить гарпун в спину стремительно и безмолвно, точно призрак, скользящего у самого дна пятнистого ската. Мясо ската на вкус, как резина, зато шкура замечательная. За хорошую шкуру большого пятнистого ската плоскоглазые пару корзин угля дают. А без угля на плоту и еды не приготовишь, и воды не вскипятишь, и в холодную ночь не согреешься…
Да…
А в жилой надстройке Рафова плота, зажатый в специальном крепеже, чтоб не опрокинулся, стоял сейчас чайник со свежезаваренным настоем водного хмеля. Название «водный хмель» люди придумали. Плоскоглазые эти водоросли с плотными зелеными шишечками соцветий, растущие в тех местах, где до дна не больше полуметра, а значит, вода хорошо прогревается, как-то по-своему называют. Кто именно придумал название «водный хмель» и что само по себе слов «хмель» означает, теперь уже никто не помнил. Да и не все ли равно, какое название использовать. Главное, если залить кипятком предварительно высушенные и слегка обжаренные на противне шишечки этих водорослей, то получается изумительный по вкусу напиток, бодрящий и придающий мысли остроту. Настой водного хмеля, что приготовил Раф незадолго до того, как увидел дрейфующий на Глубине плот, уже остыл, конечно, но долго ли его разогреть? А потом сесть у большого глиняного чана, в котором по углям скачут голубоватые язычки огня, взять обеими руками кружку с горячим хмелем, сделать первый, совсем небольшой глоток, закрыть глаза, затаить дыхание и, замерев, слушать, как яростно колотит по крыше дождь, будто в гости напрашивается, чтобы тоже горячего питья отведать. А осмотреть найденный плот можно и потом, когда шторм закончится.
Раф мысленно был уже на своем плоту. Поэтому он едва не выпустил ручку ворота, когда над самым ухом кто-то негромко произнес:
– Эй… – И на плечо ему легла рука.
Глава 2
Первым делом вспомнилась почему-то легенда о кровопийцах из Глубины.
«Холодно. Холодно в Глубине. Так, что кровь в жилах стынет и сердце в груди останавливается. Поэтому, чтобы жить, кровопийце нужна горячая кровь живого. Обернувшись скатом, неслышно подплывает он ночью к плоту и, дождавшись, когда хозяин уснет…»
Никогда же прежде в эти сказки не верил! Посмеивался, когда, бывало, кто-то из компании, собравшейся ночью возле чана с углями, таинственно приглушив голос, начинал рассказывать о кровопийцах из Глубины или о девах-змеях, прячущихся в зарослях тростника в ожидании, когда неосторожный плотогон ступит в воду, чтобы тростника нарубить, и вот тогда…
