Михаил Савеличев - Меланхолия
- Отвратительно, - сказал шериф и пнул ближайший гриб.
Жаба все-таки освободила свои лапы-корни из потрескавшейся земли и оттуда потянулись корни грибницы, или что это вообще было. Узкие змеи растеклись мгновенным морем, захлестнули искореженные древней мукой скелеты, поползли вьюном вверх, впиваясь в камень и оставляя на морщинистой поверхности кровавые пятна страстных поцелуев. Млечный путь распух, обвис дурной бородой расплывчатого сияния, в котором разгорались ослепительные звезды.
Это было потусторонне. Все еще шептал беззвучный голос, заклиная восставших древних, ощущения кричали, но спокойное, холодное море где-то над головой не давало выплеснуться ни единой эмоции, иллюзия не обретала психологической мощи, оставаясь все той же грудой чужого апокалипсиса. Забытые твари восставали в психоделии бьющегося мескалина, обрастали плотью и расправляли окровавленные крылья над миром. Сумрачные лики смотрели в упавшие небеса, но каменные колья разбивали раз за разом биение растущих сердец и едкая купоросная смесь плевалась в навсегда отвергнутый мир.
- Сюда бы пастора, черпать вдохновения для своих проповедей, - мрачно заключил Парвулеско и кинул аниматор на полку. Там живая пирамидка ужалась, втянула щупальца и притаилась.
Мы миновали отдел игрушек с живыми куклами в коротеньких юбочках, с выпученными глазами и невозможными ногами. Они пищали, кажется по-японски, и грозили нам пистолетами. Среди домашней утвари, связок сковородок, газонокосилок и томагавков возвышалось нечто непонятное - столб в человеческий рост, собранный из колец различного диаметра и густо обросший штырями, фонариками, ножами, длинными волосами из разноцветных веревок с прикрепленными к концам блестящими разноцветными пластинками. Колеса вяло крутились в разные стороны, а навешанные на них приспособления высекали из ничего облака искр. Тлеющие разряды били в пластинки, заставляя выполнять в полете причудливые танцы.
- У них сегодня завоз или распродажа старых запасов? - вопросил у воздуха Парвулеско.
- Завоз, - пояснил возникший ниоткуда Нонка. Свой дробовик он держал в расслабленной руке и дуло уныло спотыкалось о разбросанные мешки. - Я себе уже присмотрел этот мобиль. Хотел купить и цена, вроде, подходящая, но...
- Как ты это назвал?
- Мобиль, шеф. А точнее... хм... "Воплощенная категория движения. Перводвигатель".
- И что это означает? Скульптура?
- Это лучше показать, шеф. На словах не объяснить.
Нонка подошел к мобилю и куда-то пнул ногой, ловко уворачиваясь от режущих выступов. Кольца замедлили движение, волосы упали, искры поблекли и, наконец, колонна замерла. В воздухе еще ощущалось некая тень движения, надоедливая иллюзия расширяющейся вселенной, но мир вздрогнул в последний раз и остановился. Что-то высохло, натолкнулось на преграду и затихло в незаконченном рывке, какой-то экстаз набрал сметающий повседневность напор и подпер обвисшую действительность неудобной вешалкой. Не было ни покоя, ни движения. Вообще ничего не было. Как будто слепота поразила художника и под пальцами теперь расползались одинаково густые, но никчемные краски. Но потом не стало даже этого. Личность замерла на режущем краю, еще помня вечный порыв, но забыв направление, что-то готово было измениться, но никто не понимал изменения, что-то вращалось бесконечной виниловой пластинкой, но центр покоя был везде...
- Пиво хорошо пить под такое, - заключил помощник. Мобиль опять неохотно двигался.
- Так сколько за такое просят?
- Извините, шеф, но вам лучше самому разобраться. Тут, кажется, деньги не в ходу...
Парвулеско посмотрел на меня. Пришлось развести руками. Сами понимаете... Ну, что я вам говорил...
Хозяин магазина сидел рядом с кассой, за которой продолжал дремать молоденький продавец. Сон снился ему хороший - веки подрагивали, рот распустился и дыхание выдувало с губ слюнявые пузыри. Хозяин был обряжен в просторную мохнатую шубу до пят, из которой торчали круглая голова, скупо облепленная волосами, но зато щедро украшенная бородавками, пухлые руки и пухлые ноги в символических сандалиях олимпийского образца. Подошвы утыкались в приземистое устройство, изрыгавшее порывы сибирской вьюги попутно со снегом и, кажется, кусочками промороженного дерева. На полу расплывалась большая лужа.
Маленькие глаза поймали нас с обреченной тоской, руки беспокойно зашевелились, но встать со стула человечек не удосужился.
- Что за хреновина, Дэнни? - устало спросил Парвулеско. - Мне здесь у тебя круглосуточный пост оборудовать против нечестных покупателей?
Денни покрутил головой.
Шериф огляделся, вытянул из-под груды легких мешков еще один стульчик и уселся на крохотном сиденье, отчего могучее седалище свесилось по краям тугими волнами.
- Пить хочется, - сообщил он Дэнни. - В твоем притоне есть бесплатная вода?
- Там, - просипел Дэнни, - На полке.
- Она точно бесплатная?
- Точно, Жан, точно. Не надо шутить.
Нонка протянул бутылку и Парвулеско сделал длинный глоток, отчего в перевернутой емкости разыгралась небольшая буря, а когда она стихла, жидкость неуверенно плескалась лишь где-то на дне.
- У тебя много хороших товаров, - сказал шериф. - Торговля должна быть бойкая.
- Должна, - повторил Дэнни.
- Однако за последние два дня с тобой отказываются расплатиться... Сколько, Нонка?
- Четырнадцать человек, шеф.
- Четырнадцать человек, Дэнни. Четырнадцать! - шериф сглотнул остатки минералки. - Не проходимцы. Не бродяги. Не негры какие-нибудь, а белые, уважаемые, воспитанные граждане метрополии. Счета у них в порядке. Годовой доход солидный. Налоги они платят исправно. И здесь такой вызов всему общественному мнению, прямое покушение на традиционные устои общества, которые твердят, что если тебе вещь понравилась, то гони монету. Так?
- Так.
- Продолжим, - хлопнул Парвулеско в ладоши. - Эти уважаемые люди по несколько десятков раз на день заходят в кафе, заходят в магазины, посещают концерты, возможно, даже, дают чаевые и снимают блядей. И при этом за все, за ВСЕ расплачиваются. Они даже, мать твою, счета за неправильную парковку не оспаривают!
- Не оспаривают, - горестным эхом отозвался Дэнни.
Шериф откинулся на спинку стульчика и тот угрожающе запищал.
- Тогда объясни мне, какая хрень с ними случается в твоем клоповнике?
- Сэр..., - предостерегающе сказал Нонка.
Но Дэнни не оскорбился. Он неподвижно уставился в индевеющие пальцы ног, но лицо его послушно отображало нехитрую гамму чувств и мыслей - горесть, печаль, разочарование, удивление бородавчатыми волнами прокатывались по щекам и лбу, захватывая полуобнаженную лысину. Кажется он решился.
