Вероника Кузнецова - Дневник штурмана
Немец готов был лопнуть от страстного желания угодить начальству, а я — от злости. Сейчас даже чёрная запись, о которой толковала Сергеева, стала казаться не такой страшной перед негодованием на командира за его недопустимый тон и на бортинженера за его угодничество.
В столовой меня ожидал новый сюрприз: в ответ на моё приветствие повар не только не улыбнулся, но даже не поздоровался, а мисс Фелисити отвернулась. Вероятно, это были последствия вчерашнего недоразумения. Я не стала особо обращать внимание на очередные мелкие неприятности, потому что они были скоропреходящи, а на меня навалились заботы поважнее, однако когда молчаливая горничная плюхнула передо мной поднос, у меня возникло ощущение чего-то странного. Я не придала этому значение, но чувство сохранилось, до поры до времени о себе не напоминая.
В рубке очень недовольный мистер Форстер долго смотрел на часы, а потом не выдержал и спросил:
— Я что-то не соображу, мисс Павлова, сколько времени вы отсутствовали?
Командир был тут же, но в его механическом мозгу исчезло чувство порядочности, поэтому мне пришлось защищаться самой.
— Извините, сэр, меня задержал мистер Уэнрайт.
Вид у англичанина был рассеянный, когда он обернулся на своё имя. Моих слов он, по-моему, не слышал (к счастью) и, не переспрашивая, ушёл. Мистер Форстер проводил его недоумевающим взглядом.
— Опять эта женщина, мисс? — спросил он.
— Да, сэр. Она была в коридоре.
— Что она сказала? — задал он естественный вопрос.
— Что зло внутри стремится к миру зла, сэр. Её трудно понять.
В привычной обстановке рубки на меня снизошёл покой. Чего мне было бояться? Да, мы летим в очень опасную экспедицию, но экипаж выходить из корабля не будет, с учёными у меня контакта нет и не может быть, отсек корабля, где мы находимся, отдалён от пассажирских кают и кают-компании и даже форма у членов экипажа и пассажиров разительно отличается, так что светло-вишнёвый костюм Сергеевой в нашем коридоре сразу привлекал к себе внимание. А что мне до слов этой странной женщины? Какая-то книга, какая-то чёрная запись. Почему я решила, что речь идёт об одной и той же книге? Может, у командира своя книга, а у меня своя? А может, и книг-то никаких нет в действительности и они существуют лишь в больном мозгу сошедшей с ума от страха перед планетой женщины.
Однако когда мы шли в столовую — я в центре, а оба монстра по бокам — я уже не чувствовала неудобства от такой торжественности. Признаюсь сама себе, что я бы не была против, если бы бортинженер замыкал шествие и, так сказать, защищал тыл.
Пассажиры вели себя сдержаннее обычного, даже мосье Рок был задумчив. Сергеева отрешённо смотрела прямо перед собой, ела мало и неохотно. Державин часто посматривал на неё, словно боясь пропустить даже мимолётный взгляд, который она порой бросала на окружающих. Ей явно было не по себе среди своих коллег, и она лишь по необходимости сидела за одним столом с ними.
Первому штурману тоже было не слишком приятно в её присутствии. Я заметила это по тому, как он откидывался назад, чтобы не выделяться и не привлекать к себе её внимание. Я его очень хорошо понимала. Я и сама была бы счастлива не видеть её и не слышать и тоже сидела очень скромно. Лишь командир сохранял привычное ледяное спокойствие, глядя вокруг бесстрастными глазами, которые всё замечали.
Я тоже кое-что заметила. Во-первых, я заметила, что мисс Хаббард по-прежнему очарована испанцем, а в отношении сеньора Агирре к ней появилось что-то новое. Я сначала не могла понять, что именно проскальзывало в его новом чувстве, а потом уловила его взгляд, случайно брошенный на командира. Это, действительно, был случайный взгляд, но в нём не было прежнего относительного равнодушия пассажира к везущему его командиру космического корабля, в нём был новый, более доверительный оттенок, словно этих двух людей связывала общая идея. Не берусь судить, права ли я и не нафантазировала ли, увидев в случайном взгляде так много нового, но мне так показалось, а позже, когда все выходили из столовой, я заметила, как бережно, осторожно вёл свою даму сеньор Агирре, будто оберегая от невидимых опасностей, и поняла, что он не просто любит её, но и чувствует себя её защитником, рыцарем, все мысли которого сосредоточены на задаче спасти любимую. И тогда я подумала, а не предупредил ли командир испанца о пророчестве Серафимы Андреевны? Может, не полностью предупредил, а лишь наполовину, лишь о том, что касалось мисс Хаббард. Тогда ясно, почему взгляд сеньора Агирре, обращённый на мистера Уэнрайта, изменился. А впрочем, это всего лишь мои домыслы, в которых я не призналась бы никому, кроме своего дневника.
Второе открытие, которое я сделала, напрямую касалось некрасивой, белобрысой, мужеподобной горничной-финки. Оказывается, мисс Фелисити принимает огорчения повара весьма близко к сердцу, а это наводит на мысль, что сердце у неё нежнее, чем внешность. Она и за обедом прислуживала мне очень нелюбезно, и не стала, по обыкновению, интересоваться, не хочу ли я добавки, а лихо провезла огромный сосуд, содержащий суп, а потом и второе, мимо, остановив лёгкий передвижной столик лишь возле первого штурмана, с той стороны, где у него был другой сосед. Мне было больше чем достаточно и той порции, что клали мне на тарелку сразу, но поведение мисс Фелисити заставляло задуматься. Дольше гадать не приходилось: возле моего прибора не было солонки. Перец, горчица и прочие специи были, а соли не было. Как я теперь явственно поняла, утром на подносе не было солонки, поэтому мне и показалось, что чего-то недостаёт. Кстати, я оценила ум горничной: если бы она не подала мне вообще никаких приправ, это было бы слишком заметно и вызвало недоумение и даже прямые вопросы, а не подав лишь соль, она легко могла сослаться на забывчивость. Итак, это была месть за вчерашнюю обиду, которую я учинила повару, а так жестоко мстить может лишь женщина, чьё сердце задето.
От командира не ускользнуло поведение горничной, и он спросил меня по дороге в рубку:
— Мисс Павлова, что у вас вышло с мисс Фелисити?
— Сэр?! — попыталась я избежать ещё и этих запутанных объяснений.
— Я ведь не слепой, мисс, — сказал он своим ровным голосом. — Она не обращается к вам, проходит мимо, словно вас не существует… Я не могу делать вид, что ничего не замечаю.
Если я расскажу эту трагикомическую историю, то мистер Уэнрайт будет принимать меры, а я уже не могла вынести очередной суматохи вокруг своей особы.
— Ах это, сэр! — воскликнула я, будто только что поняла, о чём он толкует. — Так ведь я сама просила её не предлагать мне добавки. Мистер Георгадзе слишком хорошо готовит, и мне ни к чему лишние соблазны.