Анастасия Галатенко - Нф-100: Адам в Аду
-- Верно, -- подтвердил Кривцов. Нейрокристалл Илюхи расцветал перед ним -- сквозь серебристую оболочку виднелись нежные лепестки, голубые, палевые, золотые. Да, явно стоило его угостить. Поистине, великолепный образец. Кривцов смотрел на него и чувствовал единение с миром.
-- А сам-то чем занимаешься? -- спросил Илюха.
-- Я -- бог, -- просто ответил Кривцов. Слова вырвались сами собой, но были правильными, он это чувствовал. Сейчас, с Илюхой, можно говорить все, что угодно. Ему было хорошо. Он был богом и любил весь мир. Даже слякоть за окном.
-- А что делают боги? -- спросил Илюха.
-- Любят.
-- Кого?
-- Всех.
-- И меня?
-- И тебя.
-- Ну и идиот, -- сказал Илюха, и Кривцов не обиделся.
-- Ты, ты тоже -- бог, -- сказал он. -- Ты свободен, ты не привязываешься к своему туннелю реальности, а значит -- ты находишься везде и одновременно нигде. Ты не оцениваешь происходящее, выпадаешь из системы отсчета. А значит, воспринимаешь мир без искажений, накладываемых твоим сознанием. Искажений, которые мешают тебе любить этот мир, вроде грязи под ногами или девицы, от которой никак не удается отделаться. Понимаешь?
-- Неа, -- сказал Илюха. -- Я же говорю, я не задумываюсь. Это моя позиция, понимаешь? Пырин... Прын... принципиальная.
-- Значит, ты бог-- слепец. Бог эгоист. Ты можешь сделать мир лучше, но не хочешь, потому что предпочитаешь не задумываться. Правильно это, как по-твоему?
-- Неа, -- снова сказал Илюха. -- Я не бог. Слушай, ну какой я бог, если я сегодня твою скорость потырил? Не укради, все такое. Я -- далеко не ангел! Вот ты -- другое дело. Всепрощение, не иначе! Я б себя за такое знаешь как бы уделал? Как бог черепаху...
-- Погоди, -- остановил его Кривцов. -- причем тут я, ты? Мы все -- одно.
-- Вы -- это кто?
-- Мы. Ты, я. Боги. Все, кто смог вырваться. Это в мире есть ты, я и прочие. А там, за его пределами -- есть только мы, -- Кривцов откинулся на спинку кресла и закурил. -- Представь много-много лиц. Разных. Красивых, уродливых, женских, мужских -- всяких. Знаешь ли ты, какое лицо покажется нам самым красивым? Твое? Мое?
-- Ну, не твое уж точно!
-- Это правда, -- Кривцов улыбнулся. -- Самым привлекательным нам покажется лицо, которое получится, если все эти лица свести воедино. Понимаешь? Самое усредненное и будет самое красивое. Странно, да? Мы же все -- индивидуальности и гордимся этим... Но долбаная природа считает иначе. Или зайди в любую церковь, посмотри на нейрокристалл Христа... Он белый. Кто-то говорит -- серебряный, кто-то утверждает, что он меняет цвет, но это все ерунда. Он -- белый. Как свет, собранный из всех оттенков спектра, так и спаситель собрал в себе все возможные нейрокристаллы -- от грязно-серых и насквозь проржавленных до почти неотличимых от его собственного. И это, -- Кривцов наклонился, чувствуя, как заходится сердце и потеют ладони, -- знак для нас. Мессия -- всего лишь тот, кто вобрал в себя весь мир, все его проявления. Не я, не ты, не они -- мы. Если опуститься до обывательского мировоззрения, то можно сказать: все накопленное человечеством добро, и зло тоже. Но поскольку добро и зло -- понятия искусственные, созданные человеком, от морали вообще придется отказаться. Праведник -- не более, чем тот, кто собрал в себе все грехи...
Домой Кривцов добрался затемно. Утренний снегопад сменился холодным дождем. Эйфория осталась в прошлом, вызвав острое сожаление -- как он умудрился отдать целый грамм случайному знакомому?
У подъезда его ждала Жанна.
-- Тебя не было, -- сказала она. -- Я хотела... забрать Ро.
Как не вовремя!
-- Прости, -- сказал он. -- Неожиданно возникли дела.
Мокрый, с распухшей от дождя и злости головой, он наконец открыл дверь своей квартиры. Стащил мокрые ботинки, стряхнул с волос лишнюю влагу, швырнул куртку в ванную.
Кристалл Ро лежал на столе. Кривцов отдал его Жанне. Не успел закрыть за ней дверь, как позвонила Ольга.
-- Мы можем увидеться завтра? -- сказала она холодно. -- Надо поговорить.
Пришлось согласиться, поскольку иначе разговор затянулся бы надолго.
Кривцов прошел в свою комнату и повалился на диван.
-- Скажи мне, Веня, -- сказал Андрей, появляясь на пороге, -- ты хотя бы дал себе труд просмотреть память Родиона?
-- Что?
-- Память Родиона. Ты перекачал ее в свой компьютер, и..?
-- Кофе... Если хочешь поговорить -- сделай кофе.
-- Будет сделано. Хозяин, -- процедил сквозь зубы Андрей и вышел.
Вернулся он с чашкой. Кривцов со вздохом сел на диване и сделал большой глоток. Кофе был горячим, и он закашлялся, пролив большую часть на свитер.
-- Черт!
-- Так что с памятью? Или ты, пока меня не было, устроил себе марафон на всю неделю?
-- Я, я переписал память, но не смотрел. У меня было много... другой работы.
-- Ага. Веня, я тебе не баба, мне можешь не врать. Значит, память ты не смотрел.
-- Да что в ней может быть такого? -- разозлился Кривцов. -- Я хотел взглянуть на то, что этот кристалл из себя представляет. Но тут Левченко был прав -- он не изменился. Совсем.
-- Вот кстати о Левченко, Веня...
Зазвонил телефон. Андрей потянулся к трубке, но Кривцов простонал:
-- Не надо. Это наверняка она. Видеть ее не могу... Опять будет спрашивать, почему я не звонил целую неделю.
-- Вселюбящий ты мой, -- улыбнулся Андрей.
-- Я всех люблю, -- устало ответил Кривцов.-- По крайней мере, пытаюсь. Только люди не хотят, чтобы их любили. Люди хотят владеть. Скажи, Андрей, почему они так упорно сопротивляются моим попыткам сделать из них людей?
-- Может, потому, что они хотят сами решать, кем им быть?
-- Ну и дураки. Я предлагаю им путь в бессмертие!
-- Кстати о бессмертии, Веня...
Кривцов скривился, отставив чашку.
-- Завтра. Все завтра.
12. Ро
Ро всплывал, боясь задохнуться воспоминаниями. Он снова слышал треск разрезаемых холстов и голоса. Снова горел "Адам". А потом Ро открыл глаза.
Помещение было незнакомым -- пыльное, заставленное мебелью так, что едва оставалось место для его тела. Макушкой он упирался в шкаф, а ноги вытянулись под столом. Тусклый свет пробирался к его лицу сквозь лес из ножек перевернутых стульев. Снежными хлопьями в воздухе парила пыль. Захотелось чихнуть. Но тело этого не умело, и мозг переключился на другие задачи.
-- Очнулся? -- спросил знакомый голос. Ро повернулся на звук и обнаружил Бунтаря сидящим на столе неподалеку.
-- Мы где? -- спросил Ро в ответ.
-- Мы удрали, Ро! -- сказал Бунтарь, и в голосе его мелькнуло торжество.
Правда, и беспокойство тоже.
-- Мы? Все? Но как?
-- Не все. Только мы с тобой. Я вышел сам и вынес твое тело...
-- Жанна? -- Ро приподнялся на локте, вызвав этим недовольное кряхтение навалившейся на него табуретки, и стукнулся головой о ящик. Бунтарь смутился:
-- Да... Я был на взводе и немного не рассчитал сил. Хотел поговорить, взял ее за руку... старался мягко...
