Софус Михаэлис - Небесный корабль
Он не мог дольше удерживаться от искушения немедленно отправиться в экскурсию по этой стране чудес; спустил веревочную лестницу и начал сам спускаться до ней с какой-то необычайной легкостью, лишь слегка придерживаясь за канат, словно тело его ничего не весило. И не успел опомниться как подошвы его коснулись твердой почвы, он встал на ноги. Ему показалось, что почва упруга, как трамплин, и он невольно подпрыгнул несколько раз, ощущая при этом все ту же необычайную легкость всех движений, впервые наслаждаясь ощущением облегченной на одну треть тяжести своего тела.
Но он поборол искушение отдаться бегу и прыжкам. Он остановился и нагнулся. Сначала он намеревался было поцеловать почву Марса, но потом удовольствовался тем, что набрал полную пригоршню крупного гравия с блестками слюды. Гравий тоже был легкий, не тяжелее опилок. Аванти задумчиво пересыпал с ладони на ладонь этот песок пустыни… Пустыни?
Неужели вся планета представляет собою мертвую, выжженную солнцем, лишенную растительности пустыню? Нет, маленькие летуны, порхавшие над ним, доказывали, что жизнь и тут дробилась на бесчисленные формы. Они, по видимому, охотились на насекомоядную мелюзгу, а насекомых нельзя себе представить без растений.
Аванти бросился ничком и глубоко запустил руки в рыхлый гравий, казавшийся при звездном свете смешанным с золотом. Вдруг он увидел что-то ползущее. Это был большой жук, такой жесткий, словно высеченный из твердого камня, и похожий на навозного жука. Невольно вспомнилась африканская пустыня Триполи с ее навозными жуками. Аванти схватил жесткокрылое насекомое и, посадив себе на ладонь, поцеловал его холодный щиток с радостною мыслью: «И здесь жизнь!» Затем поднял барахтающегося жука к небу, по направлению к большой звезде, светившей, не мигая, и прошептал:
— Слава тебе, мать-Земля! Первый найденный мною житель Марса — египетский жук-скарабей, посвященный богу солнца! Источник жизни один!..
Полный благоговейного чувства, вызванного в нем этим немым черным жуком, уползшим снова в гравий, поднялся Аванти обратно на «Космополис» и расположился на покой у порога открытой наружной двери, так сказать, на пороге двух миров… Скоро он погрузился в дремоту, забылся, убаюканный волнами трепетных ощущений и смутных предчувствий, плещущих о берег неведомого, то влекущий к себе, то отпугивающий берег.
Другим тоже не спалось. Они лежали навзничь в каком-то лихорадочном возбуждении, переживая попеременно то смертельный страх, то головокружительный экстаз. Правда, они уверились в том, что атмосферою Марса можно дышать, но что это значило в сравнении с ужасающими сомнениями и неуверенностью во всем прочем? С восходом солнца они станут лицом к лицу с неумолимым роком, глянут в лицо собственной неизбежной гибели, подобно Одиссею и его спутникам, попавшим в пещеру-циклопа. Какие бы формы жизни ни встретились здесь, они, без сомнения, окажутся и враждебными и непостижимыми. Целая вооруженная планета против дюжины безоружных!.. Здесь, может быть, ждут их ядовитые газы… живые существа, внушающие ужас одним своим видом… убийственные ползучие растения… образы и формы, каких не создавала ничья земная фантазия. Может статься, им грозило исчезнуть всем сразу, без следа. Никогда еще люди не находили себе более безвестной могилы, какая, может быть, ожидает их здесь!..
Но вот забрезжил рассвет. Зеленоватое сияние неба померкло. Молочно-белый свет разлился внутри корабля. Крафт казался самому себе каким-то клещом, присосавшимся к огромному рыбьему глазу, пока разыскивал Аванти, которого нашел, наконец, перед открытой дверью. Положив руку на плечо спящего друга, он невольно подумал: «Так будят до восхода солнца приговоренного к смерти».
Но Аванти вскочил улыбающийся и бодрый:
— Доброе утро, Александр! Как чудно хорошо вновь встретить утро, не правда ли?
— Вероятно, наше последнее утро, Аванти. Аванти улыбнулся:
— Разве ты не должен жить ради своей невесты?
Великан грустно усмехнулся.
— Без сомнения, Корону я уже не увижу никогда в жизни. Когда же умру, душа моя полетит к ней обратно. Ведь нас разделяет какая-то сотня миллионов километров, не правда ли?
Аванти больше не слушал его. Ему нужно было заняться «Небесным кораблем». Дверь стояла открытой. Веревочная лестница была опять спущена вниз, неслышно было, как она коснулась твердой поверхности. Поднять ли теперь флаг? Тут было достаточное количество национальностей, чтобы выкинуть настоящую радугу флагов. Но «Космополис» не будет украшать себя пестрыми тряпками! Все его пассажиры — дезертиры, изменившие родным знаменам. У Аванти имелось свое знамя. До сих пор он скрывал его, теперь достал: на шесте был укреплен земной глобус, увенчанный семью разноцветными звездами, с небольшим золотым солнцем в центре венка.
Не долго думая, Аванти спустился вниз и воткнул свое знамя в почву Марса. Кругом не видно было ничего, кроме пустыни. Шар «Космополиса» глубоко вдавился в гравий. Аванти поспешил снова наверх и сообщил, что солнце следует искать на противоположной стороне от наружной двери.
За неимением окон открывать было нечего, но сквозь толстые стеклянные линзы можно было наблюдать зарю на Марсе. Небо вдруг разом окрасилось в цвет рубина. И не только в том Месте, где ожидалось появление солнца: пурпурное сияние, вспыхнув в одной точке, веером раскидывалось по всему небу, выбрасывая пламенные вихри, похожие на сполбхи, и весь свод небесный до самого зенита полыхал огнем.
На небе не было ни облачка. Но на горизонте выступали туманные зубцы, похожие на синеющие вдали горные хребты. Первый луч восходящего солнца образовал как бы золотую трещину в пурпуре неба, и оттуда, словно из огненного фонтана, брызнул другой, третий… целый сноп лучей. Когда же, накол нец, показался весь ослепительный диск солнца целиком, небо сразу озолотилось, стало огромным оранжевым куполом, на котором мигом погасли последние искры пурпура.
Все, как зачарованные, не могли оторвать глаз от этой яркой и вместе с тем нежной игры света.
— Что это за звуки? — спросил Аванти, не веря своим ушам. Но и все остальные услыхали то же самое: звучал как-будто самый небесный свод, звенел, подобно хрустальному сосуду, б край которого ударили другим хрусталем. Или это солнечный свет заставлял металлические части круглой оболочки «Космополиса» вибрировать подобно камертону?
Звуки не стихали, но то ослабевали, то вновь усиливались. Звуковые волны вливались в открытую наружную дверь, будто где-то вдали звонко и однообразно звучал гонг.
При свете солнца перед глазами земных гостей развернулся широкий вид. Да, они упали среди пустыни. Изжелта-белый сверкающий песок волнистыми грядками уходил вдаль, сливаясь с горизонтом. Но теперь синеватые хребты изменили свою окраску, — темно-зеленой каймой обрамляли песчаное море. По-видимому, это были не горные вершины, но обширные древесные насаждения — леса.
