Фриц Лейбер - Серебряные яйцеглавы
— Может быть, детка, — благосклонно обронил Гомер, поведя плечами, — но я не обижаюсь. Сегодня у меня слегка мистическое настроение, можно даже сказать, до одурения мечтательное и полное симпатии. — Он нахмурился, видя, как недоверчиво воззрилась на него Элоиза. — Например, все эти головы вокруг что-нибудь думают? Опять же, я удивляюсь роботам. Интересно, они тоже чувствуют боль, как мы? Вот тот, который только что опрокинул на себя кипящий кофе, ему больно? Один парень говорил мне, будто роботы даже могут заниматься любовью, с помощью электричества. А боль тоже? А той розовой роботессе было больно, когда я прошелся по ней огнеметом? Очень любопытно.
Элоиза прыснула со смеху.
— У нее не было счастливых воспоминаний, судя по тому, что она, как целая пожарная команда, облепила тебя той липкой пеной.
— Не смейся, девочка! — запротестовал Гомер. — Мой морской костюм пришел в полную негодность. А ведь это был счастливый костюм.
— Ты выглядел так смешно, облепленный всей этой дрянью.
— Да ты и сама выглядела не очень красиво, бегая и уклоняясь от пены между мной и помощниками. Погоди-ка, дай вспомнить… Выходит, то, за чем мы пошли в Рокет Хауз, было сплошной ложью? Они не набирали там никаких писателей, насколько я мог заметить, а ты даже не удосужилась спросить их об этом. Начала было выпытывать секреты, а потом заговорила о таком, чего я вообще никогда не слышал. Мстители за словомельницы и Петлю. Кстати, детка, что это еще за штучки?
— О, помолчи. Просто Гаспар навел меня на ложный след, шутник. А сейчас я хотела бы сама отсортировать реальные факты.
— Но я хочу все знать об этом, детка. Раз уж я не могу спать, то буду мечтать и думать о Грин Бей Пэкерс, о жизни, о том, чтобы знать все обо всем.
— Ну тогда слушай меня, — рявкнула на него Элоиза. Черты лица ее обострились, и она заговорила приемом стаккато, хотя и не так жестко: — Рэкет Хауз только кажется спящим, на самом деле он не дремлет. У них был шпик в союзе — Гаспар. Они поддерживают контакты с роботами-писателями — Зейн Горт — и с правительством — мисс Блашес. Когда мы ворвались к ним, они вели себя как люди, которым есть что терять. Флэксмен дрожал, как кролик с полным мешком капусты. Он корябал рисунки яиц, подписывая их именами, которые похожи на писательские, только я не смогла разобрать ни одного из них. Готова поспорить, это что-то значит.
— Яйца? — перебил Гомер. — Ты имела в виду круги, детка?
— Нет, яйца, — она пожала плечами и продолжила: — Что же касается Каллингема, то он был спокоен как огурец, даже когда я шлепала его.
— Эй, что там с этим Каллингемом? — с подозрением в голосе спросил Гомер. — Судя по тому, как ты его хлестала, я начинаю подозревать, что ты втрескалась в него.
— Заткнись! А если и так, то нет ничего удивительного. Этот человек кажется хладнокровным мыслителем, а не болваном с губкой вместо головы, как Гаспар, или просто горой мускулов, как ты.
— Парень с холодной кровью не очень хорош в постели, не так ли?
— Этого никогда наверняка не скажешь, пока не проверит эксперт. Каллингем холоден и умен, но держу пари, если бы мы похитили его, я бы выжгла из него секрет Рэкет Хауз.
— Детка, если ты думаешь, что я начну воровать для тебя новых любовников…
— Заткнись! — Элоиза была явно возбуждена и нетерпелива. Ее голос и в лучшие времена не отличался мягкостью, теперь же она отдавала приказы Гомеру таким громким сиплым шепотом, что даже прервались разговоры за соседними столиками. Не обращая внимания, она продолжала:
— Я говорю только о деле, Гомер. И вот каков итог — у Рэкет Хауз есть что-то в рукаве, но они уязвимы.
22
«У Рэкет Хауз есть что-то в рукаве, но они уязвимы…»
Острый слух посетителей кафе за ближними столиками и микрофоны направленного действия за дальними помогли им четко услышать предположение Элоизы. Те, кто пришел этим вечером в «Слово» в надежде поохотиться за намеками и путеводными нитями в этом многообещающем, но озадачивающем коммерческом кризисе, решили, что нашли тот ключ, который искали.
Приводные ремни пришли в движение Со скрежетом, лязгом и скрипом колеса начали вращаться.
Главные актеры, из числа среагировавших, представляли определенную часть людей космического века, одержимых деньгами.
Уинстон П. Меарс, оперативник Федерального Бюро Юстиции с четырьмя звездами на погонах, составил себе следующий меморандум. У Рокет что-то есть за пазухой. Яйца? Огурцы? Капуста? Связаться с мисс Блашес. Фантастические обстоятельства дела о словомельницах совершенно не волновали Меарса. Он привык к обществу, где почти каждое действие могло быть расценено как преступление, но в котором любое преступление, совершенное организацией или группой, можно было оправдать шестью разными способами. Даже бессмысленное разрушение словомельниц не казалось чем-то экстраординарным в мире, привыкшем поддерживать свою экономику путем разрушения предметов, представляющих ценность. Пухленький и румяный Меарс прикрывался личностью доброго Чарли Хогана, производителя планктона и водорослей из Байи в штате Калифорния.
Гил Харт, специалист по промышленному шпионажу, возрадовался, что наконец-то сможет доложить мистерам Захери и Зобелю из Протон Пресс, что их подозрения относительно ближайших коллег и конкурентов полностью подтвердились. Частный сыщик бросил пламенный взгляд и прикончил рюмку «бурбона». Его отливающие синевой щеки тронула улыбка Похищение? Это он может попробовать и сам, чтобы вытрясти секреты Рокет Хауз. Кроме того, промышленное похищение стало обычным делом в обществе, где правительство само уже двести лет подавало примеры похищения ученых. «Будет весело, — подумал Гил Харт, — если мы сможем организовать похищение девушки из Рокет. Какой-нибудь симпатичной и разговорчивой, как эта бомба Ибсен, но желательно менее крупной».
Филиппо Феникья, межпланетный гангстер, известный как Гарроте, иронично улыбнулся и закрыл глаза — то единственное, что придавало жизнь его вытянутому бледному лицу. Он был одним из завсегдатаев «Слова», приходивших поглазеть на смешных писателей, и его забавляло то, что деловые возможности — обязанности с его точки зрения — преследовали его даже здесь. Гарроте был спокойным человеком, уверенным в своем знании того, что страх — основная и самая прочная эмоция человечества. Играя на этом чувстве, всегда можно было прожить безбедно даже во времена Милоса и Клавдия, Цезаря Борджиа или Аль Капоне. Упоминание о яйцах засело у него в голове. Он решил, что должен проконсультироваться с памятными машинами.
