Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
И вдруг заметил на животе темную точечку. То есть, он всегда знал, что она у него есть, с самого рождения, давно перестал обращать внимание, но тут вдруг присмотрелся внимательно и увидел, как сильно она выросла за последнее время. Теперь это был уже довольно внушительных размеров бугорок – холмик, курганчик – коричневатый, растрескавшийся, похожий на березовый гриб чагу. Верещагин взял лупу, которую когда-то зачем-то купил, и рассмотрел родинку уже вооруженным глазом – при увеличении она напоминала лунную поверхность, какой ее в то время рисовали фантасты.
Случайный разговор на проходной дал плоды: Верещагин не на шутку встревожился, а когда почувствовал, что она, эта родинка, кроме того что увеличена, еще и побаливает, то вообще испытал панический страх – одним словом, на следующее утро он бежал в институт, думая не о предстоящей работе, а о том, чтоб побыстрей увидеть старушку вахтершу и спросить у нее адрес этого Андрея Афанасьевича, но оказалось, что старушка сегодня не дежурит, выходной у нее, только через два дня появилась, Верещагин к этому времени уже сна лишился, такой вдруг страх смерти его обуял. Первый.
«Ну, как же, – сказала старушка, – помню адресок, вот вам бумажка, вы на ней запишите» – и рукой по гладкой щеке провела, адресок Верещагину продиктовала.
48
«Вы ко мне по делу? – спросил старик чудодей. Он был толст, мясист и очень стар. – По какому?» – «Я за консультацией, – ответил Верещагин. Он примчался в тот же день, сразу как получил адрес. Ушел из института, работу бросил. – Можете уделить мне пять минут?» – «Конечно, – ответил старик. – Но только если вы не из газеты. Вы не из газеты?» – «Нет», – ответил Верещагин, измучившийся и немногословный, как нечаянный убийца на допросе. «Тогда присаживайтесь, – сказал старик. – Лучше на этот стул. А я сяду в это кресло. Вчера ко мне приходили из газеты, но я отказался разговаривать. Я мягкий человек, но иногда могу быть ух каким грубым. Могу даже выгнать, да, да! Зачем мне их очерк? Пусть даже они поместят в газете мою фотографию – что это даст? Все равно ни одна девушка не пришлет мне любовного письма. А если пришлет, – представьте такой случай, – что я буду с ним делать? Ко мне приезжал сын, знаете, что он сказал? «Папа, – сказал он. – Должен тебе признаться, женщины меня уже не волнуют». Это моего сына уже не волнуют, а меня, как вы думаете? Причем средний приезжал, это среднего уже не волнуют. О старшем и говорить не приходится. Так что мне их очерк не нужен. Человек ищет славы, когда хочет успеха у противоположного пола… Я уже двадцать лет не практикую. Конечно, пациенты есть, каждый день кто-нибудь приходит, но в больнице уже не работаю. Да, я излечиваю каждого, кого берусь лечить, – это обо мне верно говорят. Неизлечимых болезней нет. Все болезни делятся на две категории: которые сами проходят и которые надо лечить.
Не дай бог ошибиться! Нельзя лечить ту болезнь, которая сама пройдет! В прошлом году я три месяца провалялся в постели, но ни одного врача на порог не пустил. Чувствовал: организм справится сам. Ко мне идут люди, я их осматриваю и почти всех выгоняю. Говорю: само пройдет. Эта молодежь из медицинских институтов рада стараться: любой прыщик лечит. Вгоняют людей в гроб. Сегодня у него вылечили прыщик, завтра – фурункул, а послезавтра он вдруг умирает от насморка. Все удивляются: почему он умер от насморка? А потому, что лечили прыщик. Сейчас люди стали очень бояться смерти, бегут к врачам по любому поводу, спрашивают: почему я вчера чихнул? И эти молодые врачи достают бланк рецепта. Они обязательно что-нибудь выпишут… У меня в городе кличка: «Само пройдет». Не слышали? Вы давно живете в нашем городе? Тоже, наверное, с каким-нибудь прыщиком пришли? Ах, нет, вы из газеты!.. Не из газеты? Откуда же?.. Совершенно верно, из газеты приходили вчера, я их выгнал, они больше не сунутся. Вы по какому делу?.. Подождите, если мы и дальше будем вести разговор так беспорядочно, то я собьюсь с мысли. Я начал вам рассказывать об этом типе, который привел собачку. Помилуйте, говорю, я же не ветеринар! А он отвечает: все живое – едино. Очень образованный молодой человек, из современных, с фокстерьером – журналы читает… Вы заметили: у меня получилось, будто читает журналы фокстерьер. Ха! Я никогда не читал журналы, только книги. Вся мудрость – из книг. В журналах – одна суета. Сейчас уже и книг не читаю. Стар! Все, что можно узнать, я уже узнал. Врачу нужны не книги, а нюх. Ноздри! Талант. По одну сторону баррикад – болезнь, по другую – талант. Только так пойдет дело. А сейчас иначе. С одной стороны болезнь, с другой – рецепт. Врачей много, а врачующих мало… Так вот, привел молодой человек терьера… Я вам это не для газеты рассказываю, просто так. Раз пришли поговорить – извольте. Но писать обо мне – какой смысл? Передать опыт молодым врачам? Ничего из этого не выйдет. Можно надеть чужие брюки, даже перелить чужую кровь, но опыт – пустая затея. Вот вам пример. Мой младший женился в двадцать лет. Жену взял – стерву. Юненькая, тоненькая, ресничками хлопает – просто чудо! Но вижу – стерва. Она еще сама не знает, что стерва, а я уже знаю. И сын не знает, влюблен по уши. Я ему сразу сказал: стерва. Он меня ударил. Обидно, единственная оплеуха за всю жизнь и та – от сына. Через три года приходит: «Папочка, она – стерва». Я ему – раз! – ответную оплеуху. Заплакал. «Я, – говорит, – с ней разведусь». Не разводись, говорю, она к двадцати пяти перебесится, станет хорошей женой, самое худшее ты уже перетерпел, послушай меня хоть на этот раз, я ее вижу насквозь. Думаете, послушал мудрого папочку? Отнюдь. Развелся. Недавно прислал письмо: папочка, встретил Люсю, как она переменилась, говорит, дурой была, плачет, теперь, говорит, я бы тебя на руках носила. Но – поздно. У сына уже двое детей от второй жены, тоже, между прочим, стерва, но поменьше, чем Люська. Поменьше-то поменьше, но дольше будет, ох как долго будет, я это вижу… А вы говорите – передать опыт. Даже родные сыновья и те не перенимают отцовский опыт, невозможно это. Так что незачем обо мне писать… Вы не из газеты? А зачем тогда пришли? Получить консультацию? Пожалуйста! Только учтите, венерические болезни я не лечу, если вы по этому делу… Только кожник. Вы знаете, что такое кожа? Это то, что обтягивает вас с головы до ног, ваша упаковка. По тому, во что упаковал вас Господь Бог, я скажу, что он положил внутрь. Я посмотрю на вашу кожу, потрогаю ее, поглажу и безошибочно определю, какой у вас желудок, сколько раз в неделю вы лжете, каких женщин любите – блондинок, брюнеток или худых. Я не стану разглядывать вашу кожу в микроскоп, я врач старого образца. Когда ко мне приходят с болезнью, я не изучаю ее, я стараюсь почувствовать. Я хочу с нею подружиться и выманить наружу… Я врач вымирающий. Таких в нашем городе двое, больше нет. Ксенофонт Георгиевич Мануйлов. Слышали? Не приходилось? Педиатр. Талантливейший лекарь, но сребролюбец: к нему мамаши несут детишек, а он – прежде всего чтоб десятку положили, у него специальный такой столик для десяток. Из рук в руки денег не берет – кладите на столик. Противный мужичонка. Но – врач! Он понюхает ребенку попку и говорит, что тот позавчера съел несвежую простоквашу. Он никогда не спрашивает, какой у ребенка анализ крови, мочи или кала. Зачем ему анализ, когда у него есть пять органов чувств, созданных природой на уровне выше всех мировых стандартов? Вы знаете, что самка тропической мушки диптера коресус улавливает запах выделений самца за пять-шесть километров? А этих выделений кот наплакал – тысячные доли грамма! Какой прибор, сделанный человеческими руками, может похвастаться такой чувствительностью? Так зачем врачу приборы?.. Если у вас есть дети и они болеют, идите к Ксенофонту Георгиевичу. Столик у него в прихожей, как войдете – слева у стенки. Но если кожное… Вы из газеты? Нет? Что же у вас? Только предупреждаю, я кожник, только кожник. Обычно думают, что раз кожник, так он и гонорею лечит. У вас гонорея? Триппер? Ах, странная родинка. Где? На животе? Тогда задерите рубашку. На животе – проще не бывает, если на ноге, приходится снимать брюки… Нет, такие родинки я не лечу. Я, знаете, стараюсь держаться от них подальше. Скажу по секрету: вам не повезло. Сам Господь Бог не возьмется ее удалять. Ко мне недавно приходила молодая женщина с такой же родинкой, только у нее на шее. Я предупредил: не трогайте. Но ей хотелось быть красивой, она отрезала ее сама. Абсолютное невежество! Ей полагалось бы знать, ведь была медсестрой. Вы слышите: была! Красота – любой ценой! Добилась своего: в гроб легла очень красивая. Без родинки. Через три месяца. Ко мне недавно один мужчина привел сеттера. Я говорю: простите, собак не лечу, предпочитаю людей… Не вздумайте тереть вашу родинку в бане мочалкой и не ездите на Кавказ. В Крым тоже. Обойдетесь без загара, не надо ее будить, тогда сможете прожить сто лет. Хотя иногда они сами просыпаются, ни с того ни с сего. Месяц, два, – и человека нет. Теперь всю жизнь над вами будет висеть эта угроза. Не нравится? А когда мы переходим улицу в неположенном месте, разве над нами не висит угроза? Однако мы не унываем. И вы не унывайте. Может, проживете еще лет десять. Вообще-то такие родинки, как правило, долго не дремлют, так что, если вы копите деньги на автомобиль… Вы копите деньги на автомобиль? Бросьте это. Тратьте сейчас. Представляете, как обидно: жить скупердяем, отказывать себе во всем, наконец купить машину и тут же отправиться на тот свет пешком… У вас много детей? Не женаты? Тогда шляйтесь по ресторанам и заводите кратковременные связи. Кратковременные, слышите? Вообще нанимайтесь только кратковременными. Вы где работаете? У вас интеллигентный цвет лица. Или, может, вы просто побледнели? Я вас напугал? Знаете, ко мне на днях пришел такой же молодой человек, тоже с интеллигентным лицом и затеял дискуссию. Все живое, говорит, едино. Хотел, чтоб я лечил его ньюфаундленда. Настоящий гуманист, говорит, должен жалеть все живущее, даже амебу. Каково? В этой идее есть что-то шопенгауэровское. Все живое – едино, у всех есть душа. Не возразишь! Вообще должен вам сказать, жизнь стала необычайно странной. Я вот сижу, запакованный в свою морщинистую старческую кожу, и наблюдаю со стороны. Ужас! Люди бегут, опаздывают, не успевают, задыхаются. Говорят одно, думают другое, делают третье. Приказы, выговоры, команды, обжорство! Атомные испытания, телевизоры, жуткая музыка и эта молодежь, которая ходит в жутком виде. Чем богаче родители, тем ободраннее дети. Все торопятся, жуют на ходу, в туалет забежать некогда. Стадо, в котором ни один баран не знает, куда бежит, но не может остановиться, потому что его затопчут приятели. И никому не известно, кто побежал первым. Кто вообще поднял всю эту панику. В старых часах секундные стрелки были маленькие-маленькие, а в теперешних – огромные, на весь циферблат. Секунда ценится дороже часа. Бегут, спешат, глаза выкатывают. Я смотрю на весь этот люд и думаю: не пора ли махнуть рукой и пойти медленно? Знаете анекдот? Над ним смеялись еще когда я заведовал отделением в больнице. Очень старый анекдот, но в нем есть аттическая соль. Между прочим, я рассказал его этому молодому человеку с сенбернаром, он смеялся до колик. Вы заметили: у меня получилось, что смеялся анекдоту сенбернар. Кстати, у этой собаки обыкновенная экзема, я дал ей сернистой мази, все пройдет… Начинается анекдот так: застенчивый жених сидит в гостях у невесты, пьет чай, у него, естественно, возникает нужда, но он терпит. Терпит и терпит, стесняется пойти в туалет. Собственно, вот, фактически, и весь анекдот. Когда стало совсем невмоготу, жених срывается с места и, ни слова не говоря, убегает из квартиры. Невеста, разумеется, удивлена, расстроена, ничего не понимает, но тут приходит с улицы ее младший брат, мальчишка, и спрашивает: что это, мол, с твоим женихом? Сначала, говорит, мчался по лестнице во весь дух, а потом вдруг остановился, махнул рукой и пошел медленно. По-моему, человечеству пора сделать то же самое… Я вижу, вы улыбаетесь – я рад за вас. Когда человеку говорят, что его жизнь в опасности, а через пять минут он смеется старому анекдоту, – значит, он испуган, но не подавлен. Я сразу понял, что в вашей упаковке – хорошо организованная жизненная энергия. Таким, как вы, – страх на пользу. Чем сильнее вас напугать, тем лучше. Если есть возможность таким образом вызвать направленную защитную реакцию, то почему бы это не сделать? Слабых страх деморализует, сильных – активизирует. Испуг для людей вашего типа – лучшее лекарство. Ведь что такое, скажем, злокачественная опухоль? Бунт клеток! Когда-то они договорились жить вместе, потому что в одиночку выжить трудно, и вот живут. Каждый человек – это государство, но если какую-нибудь группу клеток в этом государстве долго обижают, она поднимает бунт. Она желает выйти из этого сообщества. Она перестает подчиняться общегосударственным законам, она плюет на интересы всего организма и в результате начинает размножаться со скоростью сексуального маньяка, вырвавшегося из тюрьмы. Слабые люди гибнут от таких революций, как и слабые государства. У вас сильный организм, я его здорово напугал, он не замедлит подтянуть войска в опасную зону. Бунта у вас еще нет, клетки еще только ропщут. Самое время для решительных мер. Когда революция началась, бороться с ней уже поздновато – правительства современных государств это давно поняли. Подавлять бунт надо в начальных стадиях. Как это сделать? Есть два пути: первый – всех брюзжащих и неподчиняющихся – за решетку, второй – удовлетворить требования недовольных. Я уверен, ваш напуганный организм справится с этой задачей, хотя, конечно, можно было бы и вырезать вашу родинку, но зачем вам на вашем молодом животе некрасивый шрам?»
