Юлия Латынина - Проповедник
— Вы думаете, — закричал где-то ван Роширен, — Бог прощает все и вся? Если бы Он прощал все, не было бы ада. Кто попадает в ад? Те, кого не простил Бог. Кого не прощает Бог? Тех, кто не прощает друг другу.
Я открыл глаза и выбрался из-под обломков нарисованного города. Город по-прежнему висел на стене.
Ван Роширен с экрана ткнул в меня пальцем.
— Кто ты такой, — сказал ван Роширен, — что ненавидишь врага? Кто ты такой, что ненавидишь соседа? Все мы предстанем на суд Христов: и тот, кто прощал, будет прощен, а осуждавший будет осужден.
Двери напротив меня распахнулись.
— Гвардейцы! — заорал кто-то.
Но это были не гвардейцы. Это Ласси с товарищами, Ласси в желтом халате дорожного рабочего. В руках он держал автомат с насечкой — в виде кленовых листьев, выложенных синей эмалью и золотом.
Рай Адан поглядел на ван Роширена, который продолжал проповедовать с телеэкрана, и усмехнулся.
— Так, — сказал он Ласси, — ты, я вижу, совсем забыл, что такое приказ.
— «Отвергнувши ложь, — прочитал ван Роширен из золоченой книги, — говорите каждый истину ближнему своему, потому что мы члены друг другу. Гневаясь, не согрешайте, солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места дьяволу».
Ласси подошел к полковнику и положил перед ним на стол пачку бумаг.
— Да, — сказал Ласси.
— Сукин сын, — заорал Рай Адан, выхватывая пистолет.
В тот же миг раздался выстрел; Рай Адан выронил оружие и схватился за окровавленную руку. Полковник выстрелил снова. На этот раз пуля вошла в живот. Любимец его рухнул на циновку, украшенную синими полосами и золотыми звездами.
Полковник взял свой стул, повернул его спинкой к столу и сел. По его кивку Ласси накинул на шею Рая Адана веревку и подтащил его к ногам своего дяди.
— Когда, — сказал полковник, — из-за Исана и Денисона были арестованы мои люди в окружении Президента, я сразу подумал: «Почему их так быстро схватили? Не иначе, как кто-то давно их предал!» Но кто же предатель, если о них знали только двое — ты и я?
Начальник охраны корчился на циновке, украшенной синими звездами и залитой красной кровью. Левой рукой он вытащил из-за пояса нож, но приподнять руку сил не имел. Ласси наступил ему на запястье, и он выронил нож.
— Всякое раздражение, — сказал за нашими спинами ван Роширен, — и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас; но будьте друг к другу добры, сострадательны; прощайте друг друга, как и Бог во Христе простит вас.
Ласси ударил начальника охраны в рот сапогом и сказал:
— Тварь! У Синего Брода я вытащил тебя из огня! Без моей поддержки ты никогда бы не занял этот пост! А ты?! Сначала из-за твоих доносов меня выкинули из пятерки, а потом ты при первой же возможности послал меня на смерть?
Начальник охраны хрипел и хватал полковника за ноги.
Ван Роширен сказал с экрана:
— Есть закон сохранения добра. Только добро не пропадает и сохраняется вечно. Мало не творить зла — надо прощать врагов. Мало прощать врагов, надо забывать, что они враги.
Полковник схватил бумаги, которые принес Ласси, и стал бить умирающего по лицу.
— Ты думал, — орал он, — я послал Исана убить этого блаженного? Я послал его совсем в другое место! Как тебя звали собаки из тайной полиции? «Белым Желудем»?
— И еще он сказал: «Прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши; если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших».
Рай Адан наконец перевернулся на спину. Полковник махнул рукой. Ласси вынул револьвер и стал неторопливо всаживать одну за другой пули в своего бывшего врага.
Ван Роширен на экране продолжал проповедовать мир и согласие.
До предельного срока оставалось двадцать восемь дней.
Глава восьмая
Наутро я завтракал с полковником один на один. Телевизор в углу молчал. На полу лежала новая циновка, расшитая по белому фону малиновыми шишками и отороченная полоской из меха выдры.
— Что, — спросил я, — больше не считаете, что я платный агент Президента?
Полковник аккуратно очистил яичко.
— Да, — согласился он, — как бы ни обстояли дела в действительности, мы сейчас считаем именно так.
— И кто же у вас теперь начальник охраны?
— Как — кто? Мой племянник.
Вот так. Полковник велел пристрелить одного начальника охраны и сделал начальником охраны того, кто пристрелил первого. Один начальник охраны был предателем. Полковнику политически невыгодно слишком часто разоблачать предателей в своем окружении. Если я воистину шпион, это наносит слишком большой удар репутации Ласси, а следовательно, и полковника. Поэтому меня временно вычеркивают из списка шпионов. Истина никого не интересует. Полковнику она нужна не больше, чем Президенту.
Я спросил:
— А когда вы начали подозревать Рая Адана?
— Довольно давно. Но самую большую ошибку он сделал, предложив убить этого проповедника, ван Роширена. Тот довольно популярен — это убийство помогло бы правительству и скомпрометировало нас. А когда я убедился, что проповедника впервые охраняют гвардейцы и что охрана расставлена так, чтобы схватить убийцу, а не так, чтобы спасти ван Роширена, я понял, что Рай Адан решил оказать своим хозяевам двойную услугу.
Я посмотрел полковнику прямо в глаза.
— Я не верю, — сказал я, — чтобы Рай Адан продавал нас полиции. Я думаю, что он просто зарился на ваше место.
— Можете думать, как вам удобней, — ответил полковник.
Как уже было сказано, Ласси не убивал ван Роширена и не собирался этого делать. Он всего лишь ограбил департамент полиции.
Каменное пятиэтажное здание департамента полиции на улице Каштанов было окружено стройными кипарисами, подтянутыми часовыми и системами слежения, гостеприимно выглядывающими из ветвей кипарисов. Окна здания были забраны стальными решетками поверх темных стекол.
Утром, в семь часов, когда первые служащие робко проходили на работу, взмахивая пропусками, к зданию департамента подкатил ремонтный фургон, и рабочие в желтых халатах стали выгружать из него прелестные фигурные решетки, изображавшие различные сцены из жизни Президента и его царственных предков. Президент на решетках был посеребрен и ярко сверкал. Служащие кидали на решетки многозначительные взоры и сообщали друг другу, что они всегда чувствовали, что грубые стальные решетки — это вульгарно. Словно ты не следователь, а арестант. Арестант в своем собственном кабинете. Они выражали крайнее удовлетворение решетками с посеребренным Президентом. Посеребренный Президент удовлетворял все их эстетические и гражданские потребности.
