Юлия Латынина - Проповедник
— Есть возможность вернуться живым?
— Постараюсь, — сказал Ласси.
— Это не ван Роширен?
Ласси повернулся и вышел.
Через час после его прихода опять пожаловал Рай Адан и опять обыскал меня и всю комнату, чтобы убедиться, что Ласси мне ничего не передал. Я сказал ему, чтобы он не валял дурака, и он с удовольствием ударил меня по лицу.
Впрочем, когда я попросил, он дал мне радиоприемник. Весь день я валялся в подушках и слушал радио.
О Ласси еще ничего не было. Говорили обо мне, и тон комментариев заметно изменился. Три дня назад я был похищен. Подло выкраден, истерзан и убит. Полиция искала мой обезображенный труп.
Теперь об обезображенном трупе не вспоминали. Майор Ишеддар выразил подозрение, что я был не похищен, а подкуплен.
Мой сосед Джек Митчелл сказал в интервью: «А мы-то думали: чего он ездит к этому туземцу? А он продавал секреты компании и ездил к нему за инструкциями». Барбара Лиддел прибавила: «Я всегда говорила мужу: ты посмотри, мы столько же получаем и так же работаем, а живем вдвое хуже Денисонов. Откуда у него лишние деньги? От террористов».
Этьен Лади, которого я уволил из отдела за систематические прогулы, сказал: «Я давно почувствовал, что в отделе что-то неладно. Но стоило мне об этом заикнуться, как Денисон вышвырнул меня на улицу».
Только Сартори защищал меня: «Денисон был отличный парень и действительно подружился с этим туземцем. Он, наверное, выболтал ему что-нибудь, террористы загнали его в угол, и после этого Денисону ничего не оставалось, как выкладывать и выкладывать информацию».
Словом, три дня назад я был жертвой, а теперь стал предателем. В моем доме были найдены изобличающие меня документы. Моя жена заявила, что документы подсунуты Ишеддаром. Ишеддар заявил, что Агнес, возможно, моя соучастница. Он сказал, что Агнес будет арестована, если я в ближайшее время не сдамся властям.
Даже если бы я хотел сдаться властям, это было бы весьма затруднительно сделать.
По радио повторили какую-то из старых проповедей ван Роширена. Он сказал: «Вы сидите в клетке и видите это. Но присмотритесь — и вы заметите, что сидите в клетке с открытой дверью».
Я присмотрелся и открытых дверей не заметил.
В полночь меня разбудил минометный выстрел, один и другой. Стражники без церемоний опрокинули меня на спину, надели мне на ноги деревянную колодку и выскочили наружу.
Я немедленно принялся возиться с колодкой. В лагере царил страшный переполох. Собаки в клетках и без клеток заливались злобным лаем. Колодка в моих руках уже начала покрякивать.
Стрельба стихла. Стражники вернулись и позвали Рая Адана. Тот оглядел сломанную наполовину колодку, холодно усмехнулся и ушел.
Партия из пяти человек отправилась в горы, и на рассвете причина переполоха выяснилась: камни.
Камни в здешних горах иногда взрываются. Все дело в составе атмосферы и вулканических газах, заключенных в камне, как в пузыре. Камни лопаются не хуже гранаты, разбрасывая во все стороны осколки, окрашенные на конце в характерный сине-голубой цвет. Эти осколки годятся на талисманы.
Днем под окно явился человек из поисковой партии и выменял на свежий осколок два патрона.
Этот случай навел меня на кое-какие размышления. Я взял осколок в руки и сказал:
— Я, конечно, мог перепутать это с минометом. А что же ваша система слежения?
Охранник ткнул пальцем в собаку, у порога вилявшую коротким хвостом.
— Вот наша система слежения, — сказал он.
Делать мне весь день было нечего, кроме как слушать радио и смотреть в окно.
За окном трое террористов принялись сооружать помост и виселицу. Видно было, что они чаще держали в руках автомат, нежели топор. Я не выдержал и стал покрикивать на них и командовать. Но к вечеру виселицу построили.
В этот день я, наконец, услышал по радио ван Роширена. Тот рассказал все, как оно было, умолчав лишь об одной исповеди Ласси.
Загадка трехдневного молчания ван Роширена объяснялась просто. Увидев, что меня и Ласси на проповеди нет, он решил, что мы струсили, и помолился за наше спасение. О том, что произошло, он узнал лишь через два часа. Он тут же позвонил в охрану Президента и, едва положив трубку, обнаружил под своими окнами гвардейскую машину, на которой его и увезли к майору Ишеддару.
После двухдневных препирательств — майор все интересовался, в чем собирался публично каяться Ласси, а ван Роширен возражал, что он не может покаяться за другого, как не может сходить за другого к зубному врачу, проповедника выпустили. Но было уже поздно: почву хорошо подготовили, и запоздалый рассказ ван Роширена прозвучал нелепо.
Правительство стояло на своем. Объяснения ван Роширена? Либо он лжет для рекламы, как это у него в обычае, либо два негодяя, Денисон и Исан Красивые Глаза, использовали проповедника, чтобы облегчить свое покушение. Он стоит на своем? Да он, наверное, просто сумасшедший! Рассказ о покушении его потряс, ему показалось, что террористы были у него. Ведь этот человек, по его собственному признанию, страдает видениями! Он не в состоянии отличить того, что кажется, от того, что есть! И этакий-то безумец берется указывать путь другим!
Словом, Господь, как всегда, действовал через всех — и через тех, кто ему повинуется, и через тех, кто не повинуется. Позавчера благодаря Ему я стал предателем, а сегодня благодаря Ему ван Роширен стал сумасшедшим.
Единственный, кому не повредила эта история, — князь Бродячего Перевала. Президент извинился перед ним за минометный выстрел и пожаловал ему, извинения ради, три туземные фермы и леса по склонам Оранжевой горы. Трудно было сказать издалека, в чем дело: дал ли старый князь взятку в министерстве, чтобы его связи с мятежниками были представлены в самом невинном виде, или, наоборот, пригрозил, что открыто примет сторону полковника, если Президент основательно не извинится.
Вечером Рай Адан, начальник охраны, навестил меня и поинтересовался, не возражаю ли я отобедать завтра в обществе полковника. Я показал на окно, за которым красовалась виселица, и спросил:
— А это для кого строили?
— Уж наверное, не для меня, — процедил сквозь зубы похожий на бухгалтера террорист.
Я спросил:
— А где Ласси?
Рай Адан погладил свою черную бородку:
— В долине Четырех Черепах.
— Вот оно как, — сказал я.
— Вот оно так, — повторил наставительно Рай Адан и вышел.
Ван Роширен вот уже неделю приглашал всех желающих на проповедь в долине Четырех Черепах.
В обеденной комнате оставалось все, как прежде. Дубовый стол был накрыт скатертью с вышитыми гуляющими павлинами и уставлен серебряной посудой. Возле стола стояло шесть стульев, а под ними — праздничная циновка, украшенная синими полосами и золотыми звездами. На стене висела все та же картина с двуличным царем, а немного слева от нее поставили телевизор. Телевизор рекламировал зубную пасту.
