Юлия Зонис - Геном Пандоры
Вот и сейчас Колдун сидел на корточках, протянув к огню костлявые ладони. Сиби устроилась напротив. От костра вверх летели искорки, угасая в закатном зареве. Пламя было еще бледным, синеватым, но чем больше сгущалась темнота, тем ярче делались языки огня. Рыжие отблески плясали в огромных глазах Сиби.
Девчонка после Обновления дичилась Колдуна. Спать в палатке она отказывалась. Сворачивалась клубочком у входа и сторожила лучше любых андроидовых датчиков.
В первый же день, когда они вышли к реке, Сиби забралась в камыши и долго соскребала с себя грязь – так долго, что Хантер окрысился. Сейчас кожа ее молочно белела, а на голове прорезалась коротенькая черная щетинка. Еще немного – и не отличишь от обычной человеческой девчонки.
– Колдун, можно тебя спросить?
– Спрашивай.
– Кто такая Мирра?
Колдун вздрогнул. Он внимательно взглянул на Сиби. Та смотрела прямо, без смущения – впрочем, она вообще отличалась прямотой. Не самое любимое Колдуном качество.
– Это твоя подружка?
– Вроде того. Когда мы были маленькими, вместе излазили все поместье деда… Да, наверное, подружка.
– А потом?
– Что потом?
– Потом что с ней стало?
– Потом… Потом она выросла. А потом стала играть в… опасные игры. А потом ее игровому персонажу оторвали голову, и Мирра от этого сошла с ума. А потом она умерла.
– И всё?
– Всё. Почему ты спрашиваешь?
Сиби подкинула в костер еще прутьев. Пламя вспыхнуло ярче. Щелкнула смолистая шишка.
– Мне кажется, ты пришел сюда из-за нее.
– Куда «сюда»? В это болото? Нет. Ты же знаешь, кого мы ищем.
Девчонка поежилась, словно ее пробрало ледяным ветром, хотя от костра струился уверенный поток жара.
– Ты хороший, Колдун.
– Это ты к чему?
– Просто. Чтобы ты знал.
– Я лучше всех, – невесело усмехнулся Колдун. – Но где же наши лесорубы?
Сиби, вытянувшись, прислушалась. Колдун тоже напряг слух. Тишина. Сонное поплескивание реки. Трест сгорающего хвороста в костре, писк последнего осеннего комара, шорох капель в лесу – и ни шагов, ни голосов.
Девчонка решительно вскочила, застыла, выпрямившись во весь свой невеликий рост.
– Я поищу.
– Э нет. – Колдун нащупал в кармане пистолет – ту самую «беретту», которую андроид привез вместе с плащом. – Никуда ты одна не пойдешь.
– Я тихо. Незаметно. А ты гремишь, как крот.
– Кроты не гремят.
– Хорошо. Скребут. Громко. Так тебе лучше? – Сиби все еще злило ее несовершенное владение языком. Почему-то она упрямо верила, что это признак глупости.
– Одна ты не пойдешь, – повторил Колдун.
Он взял с собой фонарик, но Сиби велела его выключить. И правда, белый электрический свет лишь ослеплял. Когда глаза привыкли, предметы обозначились четче. На лес наползали сумерки. Над густым подлеском перекрещивались черные ветви, как вены, проступившие под серовато-синей кожей.
Когда они отошли от лагеря шагов на пятьдесят, Сиби опустилась на четвереньки и принялась нюхать землю – и снова Колдун вспомнил, что его спутница не человек. Он улыбнулся:
– Вынюхиваешь, прямо как ищейка.
Сиби резко обернулась и, сузив глаза, прошипела:
– Я не собака.
Колдун растерялся:
– Я и не называл тебя собакой.
– Я знаю, что ты думаешь.
Это было что-то новенькое, но времени на то, чтобы обдумать странную реакцию цверга, не оставалось. Сиби вскочила и резво зашлепала в чащу. Колдун пожал плечами и пошел следом, стараясь не напороться на острый сучок.
Между стволами ползли космы тумана. С листьев сыпались капли. После нескольких минут ходьбы Колдун продрог, замерз, разодрал штанину о торчавшую из бурелома ветку и искренне проклял Батти с Хантером. А затем он увидел впереди свет. Яркий, совсем неуместный в этом вечернем лесу – свет полдневного солнца, отраженного в морской воде.
Колдун сделал еще пару неуверенных шагов и вышел на пляж. Волны разбивались о белый, протянутый в море палец волнореза. Под ногами шуршал горячий песок. Над белой полоской прибоя ссорились чайки, и там, в этой полосе, стояла девочка лет шести. В красном купальнике, с мокрыми темными волосами, смуглая от природы, а не от здешнего капризного солнца. Девочка обернулась и приглашающе махнула Колдуну рукой. Колдун оглянулся. Леса не было. Была белая, ступенчатая громада отеля, шезлонги и зонтики, разрисованная осьминогами стойка пляжного бара. На высокой табуретке у бара сидела мать Колдуна и что было сил заигрывала сразу с тремя загорелыми красавцами, один из которых – Колдун знал – был отцом Мирры. А за их спинами и за стоянкой отеля тянулись нарядные виллы фешенебельного района Брайтон.
Колдун снова обернулся к девочке. Та уже подбежала почти вплотную и капризно надула губы. Обиделась, что Колдун не идет купаться.
– Давай брызгаться! – прокричала она.
Высокий и возбужденный голосок девочки полетел над пляжем. Роющаяся в куче водорослей чайка взмыла в воздух, выронив дохлую серебристую рыбку. В лицо Колдуну полетела пригоршня соленой воды, и он шагнул вперед, чтобы тоже брызнуть, – как вдруг чайка оказалась рядом и клюнула его прямо в палец. От боли и неожиданности Колдун очнулся.
Он стоял по колено в вонючем болоте. Под ногами булькало. Над топью висел туман. В спину Колдуну упирались сухие ветки сосны. А на пальце его висела Сиби, все сильнее сжимая зубы.
Колдун заорал от боли и тряхнул рукой.
– Ты чего?!
– Это ты чего? – злобно сказала девчонка, выплюнув палец. – Водой на тебя брызгаю, а ты все лезешь туда, как снулый ходец. Ты что, не видишь?
Но Колдун видел только туман и полоску темной воды. В воде ворочалось что-то, мокро хлюпало и почему-то постанывало, словно там сношались два распаленных страстью бегемота.
– Фонарик включи, глупый, – подсказала Сиби.
И Колдун включил фонарик. То, что он увидел, сначала чуть не заставило его уронить фонарь в воду, а потом повергло в дикое веселье.
В болоте сидела жаба. Не просто жаба, а жабища, всем жабам жаба. Величиной она была примерно с того бегемота. Ее глянцевитые бока блестели от слизи, а выпуклые, золотые в фонарном свете глаза смотрели бесстрастно. На спине жабы пристроился Хантер. Скинув рубашку, шаркая голым животом по жабьей коже, стеная и отдуваясь, он совершал то, чего обычно не делают с жабами.
Колдун осознавал, что ржать сейчас грешно, что он сам чуть не оказался на месте охотника, но зрелище было таким диким, что удержаться от смеха не удалось – и к хлюпанью и стонам присоединились раскаты пронзительного хохота. Впрочем, вволю посмеяться ему не дали. Сиби дернула спутника за руку. Колдун опустил голову и обнаружил, что на лице цвергской девчонки нет ни намека на веселье.
