Путешествие на Луну (ЛП) - Ле Фор Жорж
Последний пожал плечами.
— Мне всё равно, — ответил он, — как хочет Гонтран: если мне нужно ехать, я поеду, — нужно остаться, останусь. Гонтрану лучше знать, где я могу быть более полезен для осуществления проекта вашего папа.
Молодая девушка радостно захлопала в ладоши.
— В таком случае… — вскричала она.
— В таком случае Вячеслав останется здесь, а я отправлюсь в Америку, — решительным тоном сказал граф. — Мой приятель принесёт вам здесь гораздо более пользы: он механик, а вам нужен именно такой человек для разборки и упаковки машин.
Михаил Васильевич одобрительно кивнул головой.
— Притом же, — добавил Гонтран, — я лучше, чем кто другой, знаком с изобретенным мною сейсмографом, а потому никто лучше меня не сможет провести его испытание…
Сказав это, граф жестом отозвал Елену в сторону.
— Дорогая моя, — прошептал он, — мне самому в высшей степени прискорбна эта разлука, но что делать, если того требует благоразумие и осторожность.
— Осторожность? — повторила молодая девушка.
— Ну, да… Я боюсь остаться один-на-один с вашим отцом: без Вячеслава, моего доброго гения, Михаил Васильевич не замедлит открыть истину…
— Послушайте, граф, а когда вы думаете отравиться? — спросил старый учёный, обращаясь к влюбленной парочке.
— После завтра, дорогой профессор, я сяду в Гавре на американский пароход, а через 15 дней буду в Колоне; затем перееду по железной дороге Панамский перешеек, опять сяду на пароход и высажусь в Гваяквиле; оттуда верхом достигну Квито, где найму людей для нашей экспедиции на вулкан; первого февраля я буду на вершине Котопахи, произведу сейсмографические наблюдения и из Гваяквиля телеграфирую вам их результаты…
— Прекрасно! — одобрил Михаил Васильевич.
— Если Мартинес де Кампадор не ошибся, — продолжал Гонтран, — и сейсмограф покажет приближение извержения, тогда вы немедленно спешите в Америку со всеми снарядами. Обогнув мыс Горн, вы будете в Гваяквиле не позже первого марта, а десятого числа того же месяца, мы встретимся у кратера Котопахи…
— Конечно, если какое-нибудь непредвиденное препятствие не помешает нам, — вставил Сломка, бросая выразительный взгляд на своего друга.
Старый ученый презрительно пожал плечами и, не обращая внимания на слова инженера, докончил фразу Гонтрана:
— …Затем, если считать 12 дней на окончательные приготовления, то мы будет за три дня вполне готовы встретить извержение, которое унесет нас в межпланетные пространства.
С этими словами профессор Осипов энергичным жестом указал на небо…
В тот же день граф Фламмарион уже прощался со своей невестой. Описывать сцены прощания не будем, она слишком ясна для каждого из читателей.
ГЛАВА XVII
Это было 29 января. В два часа пополудни Михаил Васильевич сидел в столовой отеля Руайяль, в Бресте, и курил сигару в обществе Сломки. Елена стояла у окна и рассеянно смотрела на целый лес мачт, поднимавшихся на горизонте; но мысли ее блуждали далеко, за морями, с милым отсутствующим.
— Знаешь ли, папа, — вдруг сказала она, оборачиваясь, — ведь вот уже почти месяц, как граф Фламмарион уехал?
— В самом деле, дочка, уже месяц, — отозвался старый ученый, — вероятно, на этой неделе мы получим от него известия.
Молодая девушка сделала недовольную гримасу.
— Мне кажется, — сказала она, надув губки, — он мог бы уже это сделать! При этих словах Сломка, наклонившийся над картой Атлантического океана, поднял голову.
— Предполагая даже, — проговорил он, — что дорога была совершено без всяких препятствий и непредвиденных затруднений, Гонтран мог приехать к месту только вчера… А ведь нужно же ему время, чтобы произвести сейсмографические опыты и послать телеграмму… Потом, и передача телеграммы требует времени… Короче говоря, если допустить, что он не потерял не только ни одного часа, но даже ни одной минуты, — и то мы можем получить от него известие никак не ранее чем через двое суток.
— Двое суток! Как долго! — прошептала Елена.
— Конечно, — весело добавил молодой инженер, — если Купидон не одолжит ему своих крыльев, чтобы лететь быстрее… Но ведь вы знаете, это бывало только в мифологические времена, а наш прозаический век недостоин, чтобы боги теперь спускались с Олимпа!
Девушка нетерпеливо топнула носком ботинки.
— Ах, господин Сломка! — с досадой сказала она, — вот и видно, что ваша голова не наполнена научными познаниями, как у вашего друга, — вы вечно шутите!
— А скажите пожалуйста, г-н Сломка, — вмешался в разговор старый учёный, — совершенно ли мы готовы к отъезду?
— Ещё вчера вечером все было закончено, дорогой профессор; последние ящики нагружены, и "Елена" стоит под парами, готовая выйти в море через два часа после получения телеграммы от Гонтрана…
"Эх, сколько денег потрачено даром", — думал, говоря это, молодой инженер. — "Лучше бы старик отдал их под хорошие проценты, чем бросать на ветер… Хорошо еще, что комедия, по-видимому, скоро кончится… Гонтран, кажется, понял мой план: он будет телеграфировать старому чудаку, что сейсмограф не дал никакого результата, а Котопахи — совсем потухший вулкан… Осипов, вероятно, обвинит во всем несчастного Кампадора, назовет его кретином, идиотом, а тому и горя будет мало: ведь он давным-давно умер… В конце концов Гонтран, возвратившись, женится на Елене, и это будет ему заслуженным наказанием за потерянное мною по его милости время".
Беседуя таким образом сам с собой, молодой инженер насмешливо посматривал на Михаила Васильевича, который внимательно отмечал на бумаге, что надо было взять с собою в путь.
Восклицание девушки прервало размышления господина Сломки:
— Папа, папа! Вот идёт рассыльный с телеграфа!
Старый ученый, бросив своё дело, в одну секунду подскочил к окну.
— Он зашел в отель! — сказала Елена дрожащим голосом.
— Но мы ведь не одни живем в отеле, — иронично возразил Сломка, хотя, сам не зная почему, и он почувствовал лёгкое волнение.
Через минуту дверь отворилась, и в ней показался лакей.
— Депеша господину Осипову! — сказал он.
Старый учёный, схватив пакет, поспешно распечатал его и с жадностью пробежал содержание телеграммы.
— Ура! — закричал он, окончив чтение. — Ура! Котопахи!.. Ура! Гонтран Фламмарион!..
Затем, потрясенный волнением, старик упал в кресло, бледный, с посиневшими губами и полузакрытыми глазами.
— Папа! — беспокойно воскликнула Елена, подбегая к отцу.
Что касается Сломки, то он стоял неподвижно, сильно взволнованный этим зрелищем.
"Бедный человек! — думал он. — Падение всех надежд мгновенно сделало его помешанным… Чёрт возьми, если бы дело можно было переделать, то лучше бы Гонтран в самом деле испробовал сейсмограф, — авось он и дал бы какие-нибудь результаты…"
С этими мыслями, нисколько не сомневаясь, что он видит пред собою сумасшедшего, молодой инженер подошел к профессору.
— Бедный! — прошептал он, пожимая руку Михаила Васильевича.
Старый ученый глубоко вздохнул, открыл глаза, потом вдруг быстро вскочил и снова закричал:
— Ура! ура!.. Гонтран Фламмарион!..
— Однако! — подумал про себя Сломка. — Пароксизмы уже начинаются…
— Друг мой, — с живостью обратился к нему профессор, — будьте добры, бегите скорее в гавань сказать капитану "Елены", что через два часа мы снимаемся с якоря… А я тем временем застегну ремни у наших чемоданов и расплачусь по счету гостинцы.
