Александр Тюрин - Полдень XXI век, 2012 № 05
— Зачем вам?
— Просто… узнать…
Андрей Андреевич Шкарин безнадёжно скривил рот.
— Часам к семи.
— Почему не в шестнадцать одиннадцать?
Видно было, что праздное любопытство хозяина причиняет гостю сильнейшую душевную боль.
— Дело вот в чём, — с трудом отозвался лежащий. — Каждый раз отсчёт начинается с того момента, когда я проникаю сюда, к вам… Только не спрашивайте, пожалуйста, почему оно так, а не иначе! — взмолился он. — Не знаю…
— Т-то есть… если, скажем, я сейчас проникну в ваш мир, то окажусь в вашей квартире?
— Милый вы мой человек… — стонуще произнёс Шкарин. — Да если бы вы могли проникнуть в мой мир, у меня бы и проблем не было… У вас что, есть какие-то предложения?
— Да, — глуховато сказал Ротмистров. — Есть.
Он шагнул к тусклому, с осени не мытому окну и опёрся обеими руками о подоконник. На балкон выходить не стал. Вот он небесный купол, повторяющий кривизну земли… Вот оно бессмысленное людское мельтешенье под ним… В следующий миг оконное стекло внезапно прояснилось и как бы истаяло: то ли потому, что в квартире Шкарина оно было вымыто до полной прозрачности, то ли в связи с переходом в мир иной.
С величайшей осторожностью обернулся. Комната за спиной оказалась точно такая же, можно даже сказать, та же, только обставлена иначе. Кажется, мебель и впрямь выглядела более солидно, однако приглядываться к ней было некогда.
Вскочившие из кресел мордовороты повели себя по-разному: один (поумнее) кинулся наутёк в прихожую, второй (поотчаяннее) выхватил травматический пистолет и произвёл в Ярослава Петровича три выстрела подряд.
Опасливо, как по осеннему ледку, ступая, Ротмистров приблизился к детине и, протянув руку, решительно отсморкнул напрочь дуло травматика.
— Ну ты как? — глядя в белые от ужаса глаза задушевно вопросил он. — Сам всё поймёшь, или растолковать тебе?
Святослав Логинов
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Как обычно, что-то поблизости было не в порядке. Тревогу вызывало. Лёжа в постели и не открывая глаз, он старался прозвонить окружающий мир, чтобы понять, какая именно напасть угрожает ему. Он не помнил, кто он, что с ним было вчера и все предыдущие дни, но утреннее выпадение памяти — всего лишь мелкое и привычное неудобство. Что с ним было — не помнит, но что это привычно — знает. Повезёт дожить до обеда — вернётся и память.
Он вздохнул поглубже, сладко почмокал губами, потянулся, словно собираясь просыпаться, и, как бы случайно, сунул руку под подушку. В ладонь удобно легла рифлёная рукоять. Неважно, что там: кольт хрестоматийного калибра, импульсный бластер или ещё какая стрелялка. Главное, что он вооружён, может дать отпор противнику, а, значит, с этой стороны ему ничто не угрожает.
С видимым облегчением отпустил оружие, убрал руку из-под подушки и открыл глаза.
Нормальная комната, не больничная палата, не тюремная камера, даже не гостиничный номер. Память, чуть шевельнувшаяся в миг пробуждения, неуверенно подсказала, что это его комната, в которой он живёт всегда. Что значит — всегда, и как это — живёт? Впрочем, разберёмся.
Умопомрачительной красотки в постели и ближайших окрестностях также не наблюдалось. Это огорчало. Когда просыпаешься с ощущением привычной опасности, лучше, если под боком будет кто-то, кого можно этой опасности скормить, выгадав силы и время для борьбы. Угроза может скрываться и в самой девице, но это сплошь неприятности известные, избавиться от них можно легко.
Мир непостижим, но устроен справедливо. Ежедневно человеку грозят смертельные опасности, но ему же предоставляются возможности избегнуть их. Возможно, в городе, где ты проснулся, сегодня случится разрушительное землетрясение, но за час до катастрофы из ближайшего аэропорта непременно вылетит самолёт, на котором можно убежать от подземных толчков. Не исключено, впрочем, что самолёт разобьётся при посадке, но ведь никто не сажал туда силком неудачливого пассажира.
Думай, гадай, рассчитывай. Заодно вспоминай, кто ты таков, чем грозил тебе день и год предыдущий, как сумел уцелеть тогда или — что тебя вчера прикончило.
Утренняя амнезия — самое неприятное время, поскольку не знаешь, продолжается ли вчерашняя жизнь, или ты должен начинать всё с начала.
Единственное, что знает человек, это то, что существование его конечно и ограничено. Рано или поздно тебя убьют навсегда, оборвав череду утренних воскрешений. К вечеру, если человек уцелел в дневной сутолоке, он вспомнит сколько раз и сколь нелепыми способами его убило и сколько воскрешений осталось у него в запасе.
Некоторые люди машут рукой на устройство мира, живут и умирают, как придётся, не пытаясь выгадать у судьбы лишний день. Или это случается не с некоторыми, а иногда?
В любом случае, сегодня он был готов драться за каждую минуту бытия. А вечер скажет, правильно ли он поступил.
Самые первые, дурацкие опасности, вроде убийц, ждущих за дверью, или женщины-вамп в постели, — его миновали. Он не мог сейчас вспомнить, существуют ли в реальности женщины-вампиры или женщина-вамп — просто фигура речи, но раз подобное понятие у него имеется, то сбрасывать со счетов данную ситуацию нельзя.
Однако утро уже началось, и валяться в кровати — значит притягивать к себе дополнительные опасности.
Он сбросил на пол одеяло и решительно встал. Одновременно вспомнил, что зовут его Василием. Не Базилем и не Васей, что разом отсекало множество грядущих пертурбаций. Автомобилем Василия задавить может, а вот метеориты на человека с таким именем падают редко, тут статистика на его стороне. Холера возможна, а лёгочная чума — очень маловероятна.
Оделся, вышел на улицу. Вспомнил, что сегодня воскресенье и на работу не надо. Вот и хорошо — производственные травмы долой!
Народу на улице по случаю выходного дня было немного, большинство предпочитало оттянуть встречу с реальностью, подольше повалявшись в полусне.
Издалека донёсся грохот взрыва, над крышами поднялся чёрный султан дыма. Через пару минут донёсся вой пожарных машин. Скорей всего, взрыв бытового газа, террористы в эту пору тоже ещё спят, не время для терактов. Ну а тем, кто вздумал понежиться лишку в постели, — не повезло.
Лучше всего живётся пожарным и спасателям — их опасности просты и очевидны, что сберегает прорву нервов. Казалось бы, ещё легче приходится прозекторам и кладбищенским сторожам, но это мнение ошибочное; именно там начинается всяческая чертовщина, о которой выжившие рассказывают поздними вечерами. Было что, не было, — сказать трудно, но люди домой не вернулись, и, как писалось некогда на подмаранных документах: «Исправленному верить». А в данном случае — верить рассказанному.
