Александр Тюрин - Полдень XXI век, 2012 № 05
Когда же Ротмистров достиг наконец родной конторы, выяснилось вдобавок, что внутрь не попасть, — трое здоровенных монтажников в жёлто-синих комбинезонах примеряли новую входную дверь. Толстый пласт стекла перекрывал полпроёма, а другая половина была загромождена инструментами и аппаратурой.
— Поберегись, — неприязненно сказали Ярославу Петровичу.
— Мне срочно!
— Всем срочно…
Злобно ворча, Ротмистров отступил от крыльца под сень молоденькой акации, взглянул на часы и малость успокоился. До перерыва оставалось ещё минут двадцать. Закурил, окинул взглядом фронт работ. Похоже, дела в учреждении налаживаются потихоньку, раз парадный подъезд обновить решили. Никак опять начальство сменилось? Двери переделывают, справки…
Наконец просителю позволено было просочиться между косяком и сварочным аппаратом. В коридоре тоже творилось чёрт знает что. На полу валялись ошмётки старой штукатурки, а дверь в приёмную отсутствовала. Как, кстати, и дверь в бухгалтерию. Надо понимать, новое руководство, не мелочась, начало свою деятельность с капитального ремонта.
При виде Ротмистрова секретарша Клава ахнула и вскочила.
— Вот… — испуганно выдохнула она, пододвигая посетителю нужную бумагу, сама же при этом отодвигаясь.
Но Ярослав Петрович смотрел не на Клаву и не на справку, а на край столешницы, носивший следы весьма странного повреждения. Впору было представить, что некто положил на стол растопыренную пятерню, обвёл её карандашиком и пропилил древесностружечную плиту по контуру с помощью лобзика. Насквозь.
В каком-то странном заторможенном состоянии Ротмистров принял документ, поблагодарил отшатнувшуюся Клаву судорожным кивком и вновь очутился в коридоре. А там уж поразмыслил.
Вон оно как… Ну спасибо тебе, Андрей Андреич! Стало быть, перешёл ты в свой мир, оказался в своей квартире, благополучно выбрался наружу, бесшумно перешагнув через дрыхнущих в засаде бойцов, и снова подался к нам. Зачем? А просто так. Отблагодарить за ночлег, как и подобает порядочному человеку… Вторгся, продырявив стеклянные двери, в бывшую родную контору Ярослава Петровича Ротмистрова, ляпнул ладонью по столу в бухгалтерии, в приёмной… Да-а… После такого визита не то что справку — признание в теракте оформишь и подпишешь.
Коридор был пуст. Коридор… коридор… Слово гулко кувыркнулось и обессмыслилось. Перед Ярославом Петровичем зияло пустое пространство квадратного сечения; плоскость, на которой он стоял, была усеяна серыми осколками. Коридор… Затем всё вокруг вздрогнуло, стало каким-то зыбким, осколки исчезли, а прямоугольный проём в стене справа закрылся металлической плитой с крохотной круглой стекляшкой в верхней её трети.
Должно быть, сказались вчерашние впечатления и ежедневные психологические опыты на балконе: Ярослав Петрович Ротмистров нечаянно, сам того не желая, вышел в параллельный мир. Конечно, будь он в меньшей степени ошарашен предыдущими событиями, его бы тут же выбросило с перепугу обратно, как это случилось когда-то с Андреем Андреевичем Шкариным. Однако в нынешнем состоянии Ротмистров даже испугаться не смог как следует.
Недоверчиво взглянул на собственные ноги, на руку со справкой. Только они и казались настоящими в этом призрачном коридоре… Да-да, коридоре… Предметы вокруг вновь обретали имена.
Клацнула, открываясь, дверь, из отдела писем вылетела Манька-эзотеричка. Глаза её выпрыгивали от восторга, в нама-никюренных коготках трепыхался очередной номер «Вечёрки». При виде полупрозрачного незнакомца (именно незнакомца, поскольку в данном параллельном пространстве не было никакого Ярослава Петровича Ротмистрова, а в квартире его обитал Андрей Андреевич Шкарин) остановилась, уставилась. «Завизжит…» — обречённо подумал Ярослав Петрович.
Манечка завизжала.
Этого оказалось достаточно, чтобы Ротмистрова вышибло в прежнюю реальность, где пол по-прежнему был усеян ошмётками штукатурки, а на месте дверей в приёмную и в бухгалтерию зияли пустые проёмы.
Затем он почувствовал, что за спиной его кто-то есть, и резко обернулся. Это была всё та же Манька-эзотеричка, но уже из родного мира. Бежала, видать, по коридору и чуть не вписалась в неизвестно откуда возникшего Ярека.
«Завизжит…» — обречённо подумал Ярослав Петрович.
Манечка завизжала.
Переступив порожек зарешёченной арки и пройдя во двор, Ротмистров первым делом взглянул на плотные нестриженые кусты перед вторым подъездом. Никого. Впрочем, это ни о чём ещё не говорило, Андрей Андреевич Шкарин мог поджидать и в ка-ком-либо другом укромном уголке.
Хотелось поблагодарить, поделиться радостью, похвастаться первым выходом в мир иной, наконец повеселить историей о том, как восторженная Манька-эзотеричка за что боролась на то и напоролась. Все укромные уголки были осмотрены, и Ярослав Петрович, сильно разочарованный, направился к себе домой.
Андрея Андреевича он обнаружил в своей квартире лежащим на полу в позе покойника: ноги вытянуты, руки сложены на груди.
— А, вот вы где! — возликовал Ротмистров. — А я там вас по всему двору ищу… Сняли, значит, засаду?
— Нет, — помолчав, отозвался Шкарин. — Не сняли… И не снимут.
Ротмистров пригляделся и заметил наконец, что руки лежащего скованы стальными браслетами, а под глазом имеет место кровоподтёк.
— О господи… — с содроганием вымолвил Ярослав Петрович. — Как же это вы?!
— Так. Нарвался.
— А освободиться от них… я имею в виду от наручников… никак нельзя?
— Здесь — нет, — равнодушно ответил Шкарин. — Зачем спрашивать? Сами знаете…
— Что вы намерены делать?
— Ничего… Если не возражаете, полежу… проголодаюсь как следует — да и сдамся наверное… Как ваши дела?
— Мои — замечательно… Спасибо вам огромное…
— Замечательно… — с отвращением повторил скованный. — Это в смысле начислят вам теперь пенсию на две тысячи больше, чем предполагалось? Удивительный мы всё-таки народ…
Ярослав Петрович Ротмистров посмотрел на охваченные стальными браслетами запястья своего полупрозрачного благодетеля — и стало вдруг трудно дышать. Это нарастал праведный гнев. С таким чувством выходят на митинги и на баррикады. Еле унял.
— Послушайте… — хрипловато позвал он. — А не скажете, когда наши квартиры снова совместятся?
— Зачем вам?
— Просто… узнать…
Андрей Андреевич Шкарин безнадёжно скривил рот.
— Часам к семи.
— Почему не в шестнадцать одиннадцать?
Видно было, что праздное любопытство хозяина причиняет гостю сильнейшую душевную боль.
