Владимир Аренев - Паломничество жонглера (фрагмент)
При виде того, во что превратились Колбасная и улица Последнего вздоха, Иссканр очень живо представил себе, каково было в Ллаургине, когда в мир снисходили зверобоги.
Сюда упала самая большая часть расколовшегося Держателя, она перечеркнула обе улицы жирной ломаной линией - и сейчас, выхваченная суетливым светом факелов, казалась обожравшейся гусеницей или рубцом, вспухшим на теле города. На Последнего Вздоха к факелам добавлялся еще и свет красных фонарей: из тех заведений, которые не пострадали или пострадали незначительно, на помощь были направлены девицы и прислуга; впрочем то же самое творилось во всем районе - все, кто не лишился крыши над головой, торопились помочь соседям: разбирали завалы, срочно обустраивали помещения, куда хотя бы на первое время можно было положить раненых, оттаскивали в сторону тех, кого уже не спасти. Как всегда, нашлись и люди, способные трезво мыслить, они приняли на себя руководство над спасательными работами и приводили в движение ошарашенных случившимся горожан, которые иначе просто стояли бы, разинув рты, или бесцельно предавались бы горю.
- Потом! - кричал один из таких трезвомыслящих. - Потом оплачете своих мертвых - спасайте тех, кто остался жив! - Он накинулся на суховатую женщину, рыдавшую в полный голос: - Ты же травница, Маррикэ, ты же обет давала! Посмотри, скольким сейчас нужна твоя помощь! - он буквально силой повел ее к рыночным прилавкам, на которых укладывали раненых. - Давай, займись ими! - Женщина судорожно кивнула и обратилась с вопросом к человеку, который, видимо, уже некоторое время врачевал пострадавших. Тот показал на соседний ряд и что-то объяснил - и она аккуратно, с нарочитой неторопливостью принялась осматривать лежавших, а слезы по-прежнему катились по ее лицу...
Но Иссканр уже забыл о травнице, его взгляд вернулся к человеку, который врачевал рядом с ней, который показал ей, кем следует заняться в первую очередь. Ему помогали двое, толстяк и низкорослый, с тюленьими усами, мужчина - оба явно не были целителями, а просто оказались под рукой и выполняли несложные поручения. Но что-то, несомненно, связывало их с врачевателем - немного сутулым, чуть старше Иссканра человеком в плаще с капюшоном. Капюшон был отброшен, волосы растрепанны, по лбу катилась струйка пота. В черных, как ночь, глазах не отражалось ни единого чувства но вот врачеватель перехватил взгляд Иссканра, поднял голову и на мгновение застыл, словно увидевший змею птенец.
Но таким же птенцом в тот миг застыл и Иссканр.
...Потом его толкнули в плечо, у черноглазого о чем-то в очередной раз спросили - наваждение пропало, и каждый из них занялся своим делом: врачеватель лечил, Иссканр - бежал к тому единственному дому на Колбасной, куда так стремился попасть в эту ночь.
Но ни один из них не забыл о той вроде бы случайной встрече посреди развороченного Сна-Тонра.
И когда спустя почти два года чародей по имени Фриний нашел его и позвал с собой в Лабиринт, Иссканр, конечно, узнал черноглазого - и почти не удивился.
Глава пятая:
Грачи в полете. Опасные гости из Внешних Пустот. Холодная: день
открытых дверей. Прощание со Сна-Тонром. Последнее желание осужденного.
Выпьем жизни! - и станет, мой друг, веселей.
"Мы двужильны" - гремит танцовщицы браслет.
Этот праздник мы скоро закончим, приятель.
"Вот пожили..." - и выйдем, ушедшим вослед.
Кайнор из Мьекра
по прозвищу Рыжий Гвоздь
До Родниковой рощицы было топать и топать, и Кайнор со своими ушибленными братцем утопленника ногами очень скоро пожалел, что не умер прямо на трактирном столе. Вот всегда так: из всех вариантов выбираешь самый обременительный, а ведь сколько раз!..
Кстати, за этими посещеньями местных трактиров, избиениями невинных жонглеров, лежаньем на столах и беседами с тааригом день почти и прошел. А во рту, если не считать кружечки дармового пива и собственной крови, ничего и не было-то. О чем желудок откуда-то снизу и заявляет, зануда, недвусмысленным урчанием, аж крестьяне испуганно шарахаются и чей-то ребенок грудной вон уже в плаче зашелся. Некрасиво получается. Хотя... тут бы до вечера дожить без увечий. Кстати, забавная строчка, запомним, а при случае - покрутим ее так-эдак, может, что-нибудь проклюнется...
Сам он, зазевавшись и ткнувшись носком сапога в какой-то корешок, торчавший из земли, клюнул носом в нее, родимую.
Но между моментом взлета и падения, совершенно неуместное, появилось вдруг ощущение театральности всего происходящего: господин "ихняя справедливость", врачеватель Туллэк и прочие трехсосновцы представились вдруг актерами, небо - дурно выкрашенной холстиной, поле и уже виднеющаяся у горизонта рощица - аляповатым задником, а земля - досками помоста. Весьма, между прочим, твердыми досками.
Его подхватили под руки и подняли - почему-то со сквернословиями и заметным оживлением.
- Оставьте, - послышался голос таарига. - Если правда то, что нам говорили... никуда он не убежит.
"Ну хоть один здравомыслящий человек здесь есть!" - мысленно умилился Кайнор.
- А попытается - шибаните его, но так, чтоб жив остался, - добавил "ихняя справедливость", задумчиво клацая ногтем по своему блестящему тааригскому значку. - Может, он нам еще пригодится, этот артист. ...Ну, далеко еще?
- Так уже пришли, - осторожно сообщил кто-то из крестьян. - Вот...
- Что "вот"? - полюбопытствовал, вроде даже благодушно, таариг. Действительно, они разношерстной толпой застыли на дороге, тянувшейся через поля к Родниковой рощице - и дальше на юг, в сторону Нуллатона. Никакими особыми приметами это место не отличалось - ни на первый взгляд, ни на второ...
Кайнор, рассмотревший-таки рощицу внимательнее, присвистнул. Таариг вздрогнул и раздраженно осведомился:
- Господин актер чем-то удивлен?
Тот молча ткнул пальцем в небо над тремя вихрастыми соснами, что стояли чуть поодаль от рощицы и, видимо, дали когда-то название деревне. Удивительно, но за все время своего растительного существования они, эти трое, похоже, так и остались единственными соснами во всей округе. Однако внимание Кайнора привлек не сей бесспорно выдающийся факт, а несколько темных клякс над упомянутыми деревьями. Приглядевшись, можно было понять, что кляксы эти - грачи в полете.
Если можно назвать полетом то, что Гвоздь сейчас видел. Втайне он надеялся, что господин таариг, ихняя справедливость и зоркость, посмеется и махнет рукой, мол, примерещится же такое! А ведь предупреждал: не бить пленного по голове! - и что теперь будем с помешанным делать?
Увы и еще раз увы, господин таариг, узрев наконец грачей, напрягся, судорожно дернул рукой в сторону оных - и остался с вырванным значком в горсти. Распереживался, значит. Что вполне понятно: он, наверное, как и Кайнор, впервые видел грачей, застывших в небе, - не парящих в нем, а будто прикнопленных между во-он той тучкой в форме рогалика и левой, если смотреть со стороны дороги, сосной.
