Александр Соловьёв - Мятежник Хомофара
Последний раз контролер ловил его лет пятнадцать назад в электричке, где-то в районе Коцюбинского. Он возвращался из Ирпени со свадьбы одногруппника, и ему приходилось выходить на каждой станции и перебегать из вагона в вагон, но это не помогло: зловредный дед его все равно сцапал. Пришлось выложить всю мелочь из карманов, чтобы как-то отделаться от дотошного старика. Соседи-пассажиры притворялись, что таращатся в окно, но все равно было досадно и неуютно.
Этот контролер нисколько не похож на того деда, однако чувство пойманности оказалось таким же.
Фигура контролера была фигурой девушки-подростка-тяжелоотлета с несформировавшейся грудью, но невероятно развитой мускулатурой. Узкое лицо с тонкими скулами и носом, заостренным подбородком и младенческой кожей никак не сочеталось с атлетическим телосложением, а, тем более, фантастическим голосом, в котором, кроме верхних скрипичных «соль» и «ля», проскакивали тяжелые, сотрясающие нутро басы.
Уродством своим гермафродит напомнил Гаерского.
Вадим силился, но не мог отвести взгляд. Глазища контролера были прозрачны, как сырой яичный белок, и в них свободно плавали крохотные искорки.
— Ваши документы, пожалуйста…
Ангельские зеницы смотрели в упор. Они были похожи на дождь, сквозь который летят золотые кометы. Теперь Расин знал наверняка, что не сможет никуда убежать.
На какой-то миг его охватило смятение. Захотелось встать на колени и перекреститься.
И кто не был записан в книге жизни, тот…
И вдруг его пальцы нащупали в кармане что-то шелестящее.
Бумажные купюры? Билеты в кино? Фантики от конфет? Или тот самый «ид», который требует предъявить контролер?
Черный костюм не принадлежал Расину. Этот костюм не из тех, в которых ходят на концерты или в театр. В такие костюмы одевают мертвых.
Правда, ночи, проведенные на улице, несколько обжили костюм, добавив пятен, измяв рукава и вытянув колени. Но все равно это наряд покойника, и в первый же момент, когда Вадим обнаружил на себе этот погребальный костюм, откуда-то из глубины сознания выплыло зловещее слово саван .
Как на нем оказался костюм? И черт его знает, что там может лежать в кармане брюк. Он вытащил бумажки и поднес их к глазам.
На одной из них было написано: ИД.
А чуть ниже: индульгенция Д.
Он отделил эту бумажку от остальных и протянул красному контролеру.
Тот блеснул улыбкой, взял бумажку, кивнул:
— Спасибо.
Вадим изучил оставшиеся два листика. На верхней напечатано зеленым «СПРАВКА. Выдана Расину Вадиму Борисовичу в том, что он прошел мытарства и направлен на шестой уровень для пребывания на последнем в течение 6 (шести) дней. Дата 17.08.2008. Печать». Внизу — круглый штамп.
Он пожал плечами и передал справку контролеру.
На другой бумажке, которая была плотнее двух предыдущих, латинскими буквами значилось «PROPUSK», ниже стояла цифра 23891104546201.
— Откуда вы?
И вновь кометы хлынули золотым дождем из глаз контролера.
— Что? — беззвучно спросил Вадим.
— Я спрашиваю, где вы жили до того, как умерли?
Умер?!
Чушь! Смерти не было. Он помнил палату психдиспансера, в которой провел много долгих дней и ночей. Смутно помнил и встречу с Пиликиным; куда-то они собирались идти вместе. Лишь последние дни протекли в странном полусонном состоянии, когда он бродил на ощупь по изменившемуся Киеву — тому самому, что существовал в подсознании киевлян. Он постигал вещи, которым нельзя было учиться, прорывался сквозь пространство, находиться в котором не имел права.
Чего же от него хочет контролер-гермафродит? Чтобы он назвал ему улицу, где жил прежде? А может, район? Или город?
Что-то подсказывало, что, если красный контролер будет думать, что он, Вадим, умер и находится здесь по каким-нибудь фатально-летальным причинам, все будет не так плохо.
Он мало что помнил, слова всплыли сами.
— Киев… Улица Кибальчича.
— Ага. Это на Воскресенке?
— Кажется.
— Ясненько, — контролер почесал затылок и стал в точности, как мент. — Вы, уважаемый, померли в больнице или на автодороге?
— Э-э… Я точно не помню. Может, дома?
Продолжая улыбаться, гермафродит вернул бумажки обратно и сказал:
— Дома так дома. В таком случае надо поспешить. Напоминаю: ворота открываются в том месте, где наступила физическая смерть. — Он указал рукой направление. — Отсюда попадете на улицу Киото, затем держитесь по правой стороне, но не идите на Маршала Жукова, там ремонт дороги, а шагайте на Милютенка, хотя лучше сразу пройти дальше, на Братиславскую…
Полузабытые названия всплывали перед Вадимом неясным маревом.
— Выйдете на Братиславскую, — продолжал гермафродит, — и потом прямо-прямо, пока не доберетесь до Сулеймана Стальского. Отряхнитесь. Рукав вон вымазался. Родичи сорок дней дома отмечали?
— Кажется…
— Прекрасно. Тогда ничто не сможет сбить вас с пути. С Сулеймана Стальского свернете на Курнатовского, ну а там и Кибальчича.
Расин спрятал документы в карман.
— Или можно сразу по Курнатовского, — добавил контролер.
— Что?
— Через улицу Курнатовского, говорю. Там спросите. Ну идите же, не теряйте времени.
Курнатовский? В глубинах памяти пробудился отголосок смутного узнавания.
Что может значить это имя?
В воображении всплыло лицо Пиликина.
«Отведу-ка тебя к одному отправнику…»
И ещё две то ли колонны, то ли пирамиды, а рядом Иван, он улыбается и говорит: «Мы с ним были напарниками».
С кем это — с ним?
Вадим на всякий случай кивнул и двинулся в указанном направлении.
— Советую поспешить! — многоголосо прошумел гермафродит. — Ворота открываются в шесть.
Глава 14
Иногда неведомое нечто было как слабый зов, а временами оно становилось попутным ветром, который в свою очередь то слегка подувал в спину, то превращался в ураган. Сейчас он вполне уверенно дул в южном направлении.
Улица была знакомой и незнакомой одновременно. Дорожные знаки отсутствовали. Стены, фасады, цоколи, эркеры, пилястры, витрины, вывески — все казалось каким-то плоским, двухмерным, все было декорацией, явной подделкой. Зачем это нужно? — думал Вадим, испытывая странное разочарование.
Среди безликой толпы Спящих то и дело попадались пожилые мужчины и женщины в таких же черных костюмах, как у него. Всякий раз при этом проходил обмен понимающими взглядами, но не более. Мертвые здесь чувствовали друг друга (его тоже принимали за мертвого!), хоть и не смели разговаривать, словно ощущая над собой надзор. В их лицах было больше одухотворенности, волнения, любопытства, страха, чем в лицах человекотеней, населяющих Город Подсознания. Впрочем, несколько раз встречались и по-настоящему живые лица. Эти горожане не походили ни на умерших, ни на человекотеней. Возможно, они были в этом мире не новички.
