И. Волознев - Журнал «Приключения, Фантастика» 1 95
— Что ж в дежурную-то часть не побежал? — спросил Нетесов.
— А позвонил я в милицию. И в городскую, и в транспортную. Как же, — ответил охранник.
— Склады, которые стерег Холмогоров, находились почти в самом центре города неподалеку от железнодорожного вокзала в бывшей церкви и в принадлежавшей этой церкви хозяйственной постройке. «Урал», выведенный из гаража по случаю намечавшейся поездки на рыбалку, стоял посреди двора. Нетесов подошел к мотоциклу, вынул из люльки туго набитые рюкзаки.
— Садись. Поедем, — сказал Холмогорову.
— Можно и мне, Сергей? — послышался голос Зимина. Очевидно, стук сразу разбудил его, и он слышал весь разговор, на крыльце появился уже одетый.
— Можно, — чуть поколебавшись, согласился Нетесов.
Чтобы не будить домашних, он выкатил «Урал» за ворота.
Мотор взревел, и помчались по свежеутренней серой от пыли асфальтированной улице. Четверти часа не истекло как раздался стук в окошко нетесовского дома, а уже затормозили у обнесенной побеленным дощатым забором приземистой кирпичной церкви-склада.
Едва успели заглушить мотор, подкатил еще мотоцикл — милицейский и тоже трехколесный с дежурным но горотделу оперативником Мамонтовым за рулем и с овчаркой по кличке Таймыр в коляске. Не успела воцариться тишина от тарахтенья второго мотоцикла, подрулил «уазик» транспортной милиции. Пожаловали, правда, не розыскники, а наряд патрульно-постовой службы. Шумно захлопали дверцы.
Нетесов кивком поздоровался сразу со всеми и прошел на складскую территорию. Свояк избитого охранника — Григорий Тимофеев, мужчина лет около пятидесяти в проводниц-кой поношенной форме, в плетенках на босу ногу устремился к нему.
— Сторожу. Чтоб не шастали тут. Следы, значит, — заговорил Тимофеев. — Петьку-то вон как. Зверюги чистые…
— Во сколько пришли? — спросил Нетесов.
— А после дойки. Марья корову подоила, молочка ему понес. Часто носим. Пришел — он точно рыба в сети, запутанный весь. Уж и оттрепыхался. У меня веревки обрезать, значит, нечем. Вон топор подвернулся, — ткнул пальцем Тимофеев в сторону поленницы. — Им…
— Веревки-то где?
— Сохранил. Как же. — Тимофеев нырнул за поясницу, вернулся с мотком бельевой веревки. Пухлый моток не умещался в руках. Длинные и короткие концы резанной веревки свисали вниз, как лапша. — Вот…
Знаком старший лейтенант адресовал его к Мамонтову. Сам занялся с избитым охранником, попросил показать, где Холмогоров стоял в момент нападения.
— Здесь вот, кажется, — Холмогоров кивнул на островок чахлой травы шагах в четырех-пяти от кирпичной Церковной стены.
— Ночью освещение есть?
— Всегда лампочки горят…
— Лицо все-таки видел?
— Ну, видел.
— И не запомнил?
— А чего запоминать было. Знакомые иногда подходят. Кто ж знал, кто этот и зачем идет… Фиксы, вроде, сверкнули, когда курево спросил… А после удары посыпались. Что хочешь помнить, забудешь.
— И как оружие забирали не помнишь?
— Не-е. Григорий не пришел пока, я и не знал, что наган забрали…
— А почему решил, что не один, а двое или даже трое нападавших было?
— Так, когда этот закурить попросил, тени, вроде, за ним мелькнули…
Холмогоров, рассказывая, отвечая на вопросы, глядел на старшего лейтенанта и не замечал, что на почтительном удалении, за забором — дырявым и давно не ремонтированным — собралась и созерцала происходящее, вслушивалась в диалог группка жильцов дома, соседствовавшего с церковью-складом. Некогда это был поповский дом, просторный, и потому давно внутри перестроенный, переделанный под жилье для полдюжины семей.
Оперативник Мамонтов уже успел дать служебной овчарке понюхать веревки, секунда — и приказал бы псу работать, искать след, но тут раздался голос из-за забора. Голос принадлежал жилице бывшего причтового дома бабке Надежде:
— И не совестно, Петр, а? Одним людям голову морочишь, на других напраслину возводишь. Иль заспал, пьяным в полночь подходил ко мне, сказал: «Я, бабка Надежда, револьвер, кажется, уронил в колодец?..»
У Холмогорова от этих слов челюсть отвисла. Старший лейтенант пригласил бабку Надежду подойти, спросил:
— Пьяный вечером был Холмогоров?
— Да уж дальше некуда. Пьяней вина.
— В котором часу пьяным видели?
— Так в котором? Как заступил на дежурство, сразу и присосался к бутылке.
— Один?
— Зачем один. С Григорием вон. Григорий после ушел.
— Когда Холмогоров подходил к вам в полночь, лицо какое у него было?
— Да пьяное…
Сообразив, чего добивается от нее сотрудник милиции, бабка Надежда прибавила поспешно:
— Не побитое. Это уж не знаю, кто его так отметелил.
— А вот мы спросим у Тимофеева, кто отметелил и связал, — скачал начальник розыска, в упор смотря на свояка избитого охранника. — Кто?
Ответа не последовало. Тимофеев под пристальным взглядом лишь ниже клонил голову.
Пожилая женщина не настолько глупа была, чтобы сразу не сообразить, почему сотрудник милиции адресует вопрос именно Тимофееву и почему тот молчит, изумленно уставилась на Тимофеева, всплеснула руками:
— Батюшки. Как же так? Неужто это ты, Григорий, а? Вот допились-то. Стыдобушка.
— По-свойски свояк свояка, — раздался из-за ограды чей-то насмешливый мужской голос. Группка зевак в считанные минуты увеличилась по меньшей мере втрое.
— Петька, ты теперь на Григория в суд подай. За нанесение телесных повреждений, — весело скалясь, посоветовал путеец в оранжевом жилете и с масленкой в руке.
— И ты, Григорий, не дрейфь. Петька подбил тебя на такое. Тоже судись, — со смешком бросили из-за ограды в поддержку свояку охранника.
— Учитывать надо еще и чья веревка… — подоспела свежая реплика.
Нетесову собравшиеся поглазеть не мешали, тем более никто не пытался проникнуть за ограду. Он глядел на охранника в ожидании ответа на поставленный вопрос. Оперативник Мамонтов в свою очередь не спускал глаз с начальника розыска: сколько еще сдерживать на поводке, не пускать Таймыра в дело?
— Так кто тебя избил и связал? — поторопил Холмогорова с ответом старший лейтенант.
— Ну, ясно ж теперь, — пробормотал охранник. — Бабка Надежда сказала.
— Что ясно?
— Ну, что уронил… Пили с Григорием…
— Понятно. А те трое?
— Какие трое? — не понял Холмогоров.
Один высокий, попросил закурить. Фиксы сверкнули, — напомнил Нетесов.
— Не было. Придумал…
— А связывать тебя, бить, кто придумал?
— Сам я…
