Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02
Когда Матене закончил рисовать, она посмотрела на лицо на бумаге, дотронулась до своего и хихикнула:
— Это я? Я действительно так выгляжу — спросила она на маори.
Матене засмеялся и начал искать что-то в сундуке, который стоял рядом с его узкой кроватью и тонким соломенным матрасом.
То, что он передал ей, было по форме похоже на пату, но без острого края, и когда он осторожно поднес предмет к ее лицу, Роймата удивленно отпрыгнула, а он засмеялся еще громче. Он обнял ее и сел рядом с ней, и его лицо тоже появилось в зеркале. Это было похоже на лужицу, которые оставались после дождя в углублениях на камнях, только намного более чистую. Роймата дотронулась до своего лица и принялась с удовольствием разглядывать его в зеркале, а потом Матене взял набросок и предложил ей сравнить с отражением, девушка посмотрела с одного на другое и просияла.
— Красивая, — сказал он с улыбкой, а когда она стеснительно прикрыла лицо рукой, опять засмеялся. Плотнее прижав ее пальцы к ручке зеркала, он показал, что его можно взять себе и отправил девушку домой.
По дороге она встретила Каху. Тот заступил ей путь. Когда Роймата попыталась свернуть в папоротники рядом с тропой, юноша схватил ее за руку и грубо спросил:
— Что это у тебя там?
— Тебя не касается!
— Это тебе дал Матене?
Она не ответила и тогда Каху выхватил зеркало у нее из рук, дернув так резко, что рука его описала дугу и с размаху ударилась о нижнюю ветку дерева, растущего около тропы. Стекло треснуло.
— Ты сломал его! — Роймата набросилась на Каху, обрушив град ударов на грудь, живот и голову, как некогда в детстве, когда он принимался дразнить ее.
Он уронил зеркало на мягкую землю, схватил ее за руки и держал, пока она не перестала брыкаться и не замерла, тяжело дыша в его руках.
— Я не хотела его сломать, — сказал он почти хмуро. — Если бы ты дала мне посмотреть, я не пытался бы отнять его у тебя.
Она выкрикнула в ответ обидное слово и лицо Каху окаменело.
— Забирай свой драгоценный подарок. Это все, что у тебя останется, когда этот свинья-пакеха устанет от тебя и уплывет домой.
Он грубо оттолкнул девушку и пошел по тропе к берегу.
Треснувшее стекло немного сдвинулось, отражение Ройматы уродливо исказилось, и от этого сердце наполнилось нехорошим предчувствием.
Страх и тоска стали врываться в сны, иногда ощущение счастья тонуло в грусти и печали.
У Вики начались частые головные боли, которые беспокоили ее в школе и мешали личной жизни. Может быть, думала она, они повлияли и на ее сны. Или же…
Но мысль, что, может быть, все происходит наоборот, могла завести слишком далеко. Она подумывала даже избавиться от тики, но жизнь Ройматы теперь слишком захватила ее. Чтобы ни случилось, ей хотелось быть там. Ее мучило чувство чего-то незавершенного.
— Позволь мне быть твоей женщиной, — сказала она. Однажды Роймата уже пыталась попросить Матене взять ее своей маорийской женой, чтобы готовить, стирать и убирать для него и согревать его в холодные, пахнущие морем ночи. Но тогда он, похоже, не понял. Теперь же они общались намного свободнее. Роймата хотела принадлежать Матене хоть на время, да и Каху так считал, так почему бы нет?
Лицо Матене порозовело и приняло такой же оттенок, как и длинные свободные ситцевые одеяния, которые другие пакеха дарили своим маорийским женщинам. Он смущенно улыбался, глядя на свои руки.
— Ведь у тебя нет вахины, как у других мужчин, — настаивала Роймата. — Я буду твоей женщиной.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал он наконец. — Я польщен, Роймата.
Она не поняла, и Матене начал объяснять, запинаясь.
Когда Роймата уловила, что он отказывает, то обрушила на него поток красноречия, используя все самые убедительные маорийские и английские слова, которые только знала. Но он покачал головой, положил ей руку на плечо и достал что-то из кармана. Это было очень маленькое изображение женщины, похожей на Матене, со светлыми волосами и голубыми глазами.
— Видишь, у меня есть жена, Роймата, — объяснил Матене взволнованным голосом. — Скоро я вернусь к ней. Она — моя женщина.
Вики проснулась вся в поту, голова гудела и болела, в глазах — стреляющие вспышки, от которых боль усиливалась. Девушка испугалась, это уже не было сном, все происходило реально и не с кем-нибудь другим, а с Вики Карр. К полудню она была в больнице.
Вики услышала голос, который показался ей знакомым. Внимание девушки было настолько поглощено высоким блондином с голубыми глазами, что она почти не разглядела второго мужчину и старшую сестру отделения, подошедших вместе с ним к ее кровати.
Глаза Матене.
— Это мистер Коллинз, — сказала медсестра, показывая на второго. — И доктор Ричмонд.
Доктор. Доктор Ричмонд. Это имя ничего не говорило, но лицо… лицо было из ее снов.
— Я схожу с ума, — сказала Вики вслух, глядя на него.
Он улыбнулся.
Не думаю. Хотя, наверное, когда болит голова, действительно может так показаться. Но, я надеюсь, мы это скоро исправим.
Пока ее осматривали и проверяли рефлексы и зрение, Вики пыталась понять, не сон ли это, и если сон, то когда он начался? Сегодня утром? Или сразу после автокатастрофы? А была ли вообще автокатастрофа? Были ли сны? Может быть, у нее галлюцинации?
Когда сегодня утром мама собирала ее вещи, Вики взяла тики со столика у кровати и сказала, пытаясь пошутить, несмотря на страх и боль.
— Не могу оставить мой наполовину счастливый талисман.
Но ее действия были продиктованы суеверием.
И теперь, во время осмотра, девушка достала тики из тумбочки и крепко зажала в руке. Доктора тихо совещались.
Когда они повернулись к ней, Вики раскрыла ладонь и тихо сказала:
— Доктор Ричмонд, вы когда-нибудь были в Новой Зеландии?
— Нет, а вы?
— Да. Целый год. Я вернулась только несколько месяцев назад.
Он слушал с вежливым интересом. Затем его взгляд привлек предмет у нее на ладони.
— Что это?
— Осколок нефритового тики, который я нашла в Новой Зеландии. Другая часть потерялась.
Как ей показалось, врач пристально посмотрел на тики, но нужно было продолжать обход, и они ушли.
На следующий день доктор Ричмонд пришел один и остановился у кровати Вики.
