Джон Уиндем - Жизель (сборник)
А что до ваших опасений, будто мои образцы испытывают страдания, мистер Уэстон… Уверяю вас, мы с ними квиты – они стоили мне много труда и денег. И, во всяком случае, вам было бы трудновато добиться моего осуждения за жестокость к животным, которых никогда не существовало и привычки которых неизвестны.
– Не уверен, – стоял на своем Альфред.
Бедняга был, я думаю, слишком огорчен нависшей над ним угрозой неудачи, чтобы величие открытия Диксона дошло до него.
– Возможно, демонстрация… – предложил Диксон. – Будьте добры следовать за мной.
Рассказ Билла о впечатлениях от лаборатории подготовил нас к зрелищу клеток со стальными решетками, но не к другим вещам, обнаружившимся там же. Одной из них была вонь.
Доктор Диксон извинился, когда мы стали кашлять и задыхаться.
– Я забыл предупредить вас о консервирующих препаратах…
– Утешительно знать, что это всего лишь консервирующие пре… – простонал я между двумя приступами кашля.
Комната была футов сто в длину и тридцать в ширину Билл, конечно, почти ничего не увидел, заглядывая в щелку между занавесями, и я с удивлением рассматривал собранные здесь разнообразные предметы. Лаборатория распадалась на секции: химия в одном углу, верстак и токарный станок – в другом, электрическая аппаратура – в третьем и так далее. В одном из отделений стояли хирургический стол и шкаф для инструментов; при виде стола и шкафа глаза Альфреда широко раскрылись и на лице появилось выражение торжества. В другом закутке было устроено нечто вроде мастерской скульптора – на столах лежали формы и отливки. Еще дальше стояли большой пресс, довольно внушительная электрическая плавильная печь, но многое другое оборудование было мне решительно незнакомо.
– Нет ни циклотрона, ни электронного микроскопа. Прочего – всего понемножку, – заметил я.
– Не совсем так. Вот электронный… Ой, куда же подевался ваш друг?!
Альфред прямо-таки вцепился в хирургический стол. Он обнюхивал его сверху, он ползал под ним, явно отыскивая следы крови. Мы подошли к нему.
– А вот и одна из главных виновниц воображаемых кошмаров, – сказал Диксон, выдвинул ящик, вынул из него руку и положил ее на операционный стол. – Ознакомьтесь!
Предмет был желтовато-воскового цвета и формой очень напоминал человеческую руку, но при внимательном осмотре я заметил, что он совершенно гладкий, без волос или морщинок. Ногтей тоже не было.
– На данной стадии она не представляет особого интереса, – заметил Диксон, наблюдая за моей реакцией.
Рука не была целой – ее как бы обрубили где-то между плечом и локтем.
– А это что такое? – спросил Альфред, показывая на торчащий из руки железный прут.
– Нержавейка, – ответил Диксон. – Требует меньше труда и денег, нежели изготовление матриц для моделирования костей. Когда я перейду на массовое производство, возможно, мне потребуются кости из пластика, так как конструкцию придется облегчать.
Альфред казался встревоженным и разочарованным: эта рука вовсе не говорила в пользу версии о вивисекции.
– Но почему именно рука? И зачем все это? – требовал он разъяснения, делая жест, охватывающий всю комнату.
– Отвечу в порядке заданных вопросов. Рука, или вернее, кисть – потому, что это самый совершенный из существующих инструментов, и я, разумеется, не могу придумать ничего лучшего. А «все это» – потому, разумеется, что я однажды натолкнулся на решение главной загадки, и мне захотелось, в порядке проверки теории, создать совершенное существо или нечто, близкое к нему. "Черепахи» явились первым шагом. У них было достаточно мозгов, чтобы жить и вырабатывать рефлексы, но слишком мало. чтобы развить конструктивное мышление. На том этапе такой необходимости не было.
– А вы думаете, что ваше «совершенное творение» обладает «конструктивным мышлением?» – спросил я.
– Мозг у нее не хуже вашего, а по объему даже больше, – ответил Диксон, – хотя, конечно, она нуждается в опыте, то есть в образовании. И все же поскольку ее мозг уже полностью развит, то обучение идет гораздо быстрее, чем, например, у ребенка.
– А можно нам познакомиться с этим… с ней? – спросил я.
Диксон разочарованно вздохнул:
– Люди всегда норовят перепрыгнуть через промежуточные этапы, прямо на готовенькое. Ну да ладно. Только сперва маленький опыт, ибо боюсь, ваш друг еще не совсем убежден.
Он подвел нас к шкафу с хирургическими инструментами и открыл дверцу холодильного отделения. Вынул оттуда бесформенную белую массу, положил ее на стол. Потом откатил стол в тот конец комнаты, где стояла электрическая аппаратура. Из-под бледной аморфной массы торчала человеческая кисть.
– Бог мой! – воскликнул я, – да ведь это Биллова «подушка с ручками».
– Да, он не так уж ошибался, хотя, судя по вашим словам, и прибавил кое-что от себя. Эта штука – мой главный помощник. У нее есть все нужные системы: пищеварительная, нервная, дыхательная. Фактически она живет. Но существование у нее не очень интенсивное – по сути дела она служит стендом для испытания только что собранных органов… Если вы, мистер Уэстон, хотите убедиться, что «подушка» не живая, то прошу вас.
Альфред осторожно приблизился к белой массе, осмотрел сквозь очки – внимательно, но с отвращением, испытующе потыкал в нее указательным пальцем.
– Значит, в основе лежит электричество? – спросил я Диксона.
– Возможно. А возможно, и химия. Не думаете же вы, что я раскрою вам все свои секреты?
Он взял бутылку с каким-то серым раствором и отлил немного в мензурку. Закончив приготовления, сказал:
– Удовлетворены, мистер Уэстон? Мне бы не хотелось, чтобы потом меня обвиняли в каком-нибудь жульническом трюке.
– Она не кажется мне живой, – осторожно признал Альфред.
Мы смотрели, как Диксон прикреплял к аморфной массе электроды. Затем он тщательно выбрал на ее поверхности три точки и в каждую из них ввел при помощи шприца немного серо-голубоватой жидкости. Затем дважды опрыскал всю массу из нескольких пульверизаторов. Наконец, в быстрой последовательности защелкал переключателями.
– Теперь, – сказал он улыбаясь, – придется минут пять подождать. Можете скоротать время, гадая, какие именно действия имели решающее значение.
Прошло три минуты, и аморфная масса начала слабо пульсировать. Постепенно пульсация учащалась и усиливалась, пока по массе не побежали длинные ритмичные волны. Затем она не то осела, не то перевалилась на один бок, обнажив спрятанную раньше руку. Я увидел напряженные пальцы, старающиеся ухватиться за гладкую поверхность стола.
Мне кажется, я вскрикнул. Пока пальцы не задвигались, я ведь не мог заставить себя даже поверить в возможность того, о чем говорил Диксон.
