Николай Полунин - Роско планета Анджела
— У-гу-гу!!
Вот когда загремели тамтамы в ушах зрителей, когда, перекрывая все прежние, потек терпкий будоражащий аромат курящихся смол, которые, понятно, нигде не курились, а просто это Краас, возможно, объединившись с кем-то, создавал необходимую для номера атмосферу — и в прямом, и в переносном смысле.
Погас свет, и те, кто сегодня был «слугами», вынесли факелы. И золотое в их свете тело в золотой пудре закрутилось, забилось, изгибаясь и маня. И наверное, это было очень здорово, очень зажигало и увлекало. Наверное. Роско же от упавшей полутьмы словно протрезвел. Он как будто вынырнул из веселья. Трезвость была звонкой и едкой.
Они воссоздают обычаи древности «ценой страшных напряжений». Что вы скажете о напряжениях необходимых, чтоб просто выжить? Аккуратные факелы — аи правда, из чего смастерили? — так не похожи на чаши с жиром по углам пещер и домов. Примерно так же, как белоснежные тоги разнятся с меховой одеждой из сырых шкур.
«Я никак не могу избавиться от воспоминаний и неизбежных сравнений, хотя сравнивать попросту глупо. Потому что это несравнимо. И все же. Почему я не могу отрешиться, хотя бы чуть отодвинуть от себя? Потому что там такие же люди, а Наставники не поверили? Нет, этого мало. Влюбленненький Роско. Может, признаться себе в этом, наконец?»
Нока упала в изнеможении. У его ног. Вроде бы так и должно быть, по танцу, но она умудрилась это сделать… В общем, только слепой ничего не понял бы. Или Роско. А ведь скольким они обмениваются между собой, чего он действительно не слышит и не чувствует. Сколько проходит мимо него, неспособного.
Гам, крик. Рукоплескания. Роско протянул Ноке чашу «Пика», поданную заботливой Ивой. Все правильно, представление нужно завершить с не меньшей тщательностью, все должно быть соблюдено. Древний танец — так танец, Старый Город под названием Рим, так… Он надеется, от него не потребуют удовлетворить страсть танцовщицы прямо у пиршественного стола?
— В сад! В сад!
Некоторые парочки остались. Значит, Нока и впрямь танцевала превосходно. Как же он все-таки не заметил?
— Друзья! Други! Гости и собратья! По все тем же (смех) неоспоримым сведениям, нам известно, что первым стандарт-языком Земли был древнеримский язык. Древнеримский — все точно. Поэтому вашему вниманию предлагается древняя римская забава. Бой гладиаторов. Для незнакомых с древнеримским (смех и еще смех) поясняю: гладиатор по-древнеримски означает: лев! Захватывающее зрелище! Ольми, ну где они у тебя там?
Переплетение ветвей и листьев сада помигивало неисчислимыми огоньками. Уже упали глубокие сумерки тропиков. Наверное, какие-то из огоньков были живыми светлячками, а какие-то — навешанными и разбросанными фонариками. Но все же большинство, без сомнения, являлось плодом выдумки присутствующих. Для пущей потехи кто-то запустил в небе изображение светящейся рыбы, и тотчас множество шутников последовали примеру. Еще кто-то запустил шутиху — и темно-синий фон прочертили десятки преследователей. Каково же было удивление и смех, когда выяснилось, что с первой публику надули — она оказалась настоящей. Лопнув, осыпала головы пригоршнями конфетти.
Однако происходило все в самом стремительном темпе. Особый шик был лишь в новом, неожиданном, в импровизиции, а не повторении. Поэтому все, едва отвлекшись, вернулись к Краасу и обещаемому зрелищу.
— Бой — это как?
— Да ну что такого, подумаешь — львы!
— Слушайте, где Краас берет львов?
— А вот ты бы лучше заглянул ко мне…
— Да ну что такого — пойди да поймай!
— Что?
— Нет, вот давай заглянем как-нибудь ко мне, их вечно штук пять шатается на краю Среднего Сухого озера…
— И все же, бой — это он драться их заставит или как?
— Как он их заставит?
— На то есть Ольми.
— Давай, говорю, ко мне заглянем, я уж месяц домой попасть не могу! Жены не видел… да, а ты думал, конечно, женат…
— Вы не видели нашего Ольми, дорогая?
— Признавайтесь, мерзавцы, кто запустил первую ракету?
— Что?
— Да это просто львята, они очень потешные, только и всего. Даже обидно, двое таких крепких, а третий…
— (Шепот)…только ты никому. Этот Роско… где выходит…
— Оль! Ми! Оль! Ми! Оль! Ми!
— Что?
Роско видел этого Ольми лишь мельком. Поразило, до чего он оказался под стать собственному имени — если, конечно, как Роско, знать, что так на планете внизу выглядят робкие и туповатые с виду, да и не только с виду, ульми.
Выпуклые в коротких бесцветных ресницах глаза с припухшими веками. Незначительное переносье. Щеки, переходящие в шею, и шея, переходящая в плечи. И мокрая отвислая губа. Приторможенная речь с паузами. Когда задают корм ульми, те тоже сперва долго вглядываются и принюхиваются, будто ища скрытый подвох.
Короче, Ольми Роско не понравился. Они не сказали и нескольких слов. А теперь он — будет устраивать бой зверей? Как это… гладиаторов. Незнакомое слово. И вообще тут, на Земле, и вдруг — бой?
«…Анджи, ты чего здесь делаешь?! Уйди! Уйди, дура!»
«Анджелка!.. Сван, куда она?» «Берегись! Берегись, Роско! Сзади!»
«Уберите девчонку! Что девчонка делает на охоте!..»
И снег, и вой ветра и зверя, и алая кровь на снегу чернеет, и сиу-одиночка, прыгнувший на Роско из-за спины, ползет, хрипя и поливая кровью снег, из-под лопатки у него торчит черенок с оперением, и разряженный самострел выпадает у Анджелки из рук… Единственный раз, когда Роско обнимал ее, и то — лишь подхватив на короткий миг…
Однако номер с львятами оказался просто-таки милейшим. Наряженные в яркие штанишки и воротнички, с привязанными к передним лапам подушками, они встали, будто по неслышной команде, на задние лапы и принялись потешно молотить по воздуху перед собой, иногда попадая друг другу по мордочкам. Удары, впрочем, не были сильными.
Роско глядел на толстые упитанные животики в пятнистой шерстке. Вокруг покатывались. Где-то совсем рядом с львятами мелькнула совершенно оплывшая к плечам бледно-фиолетовая физиономия Ольми.
Недовольно мурлыча, львята упали на передние лапки. Вновь оба сразу. У одного оторвалась подушка. Женщины бросились тормошить и гладить их. Роско разжал стиснутые кулаки. Львица Гека наблюдала, разлегшись с царственным видом, и не вмешивалась.
Роско только сейчас разглядел, что Ольми-то — почти мальчик. Из-за его специфической внешности разобраться было трудно. Роско глядел, как Ольми что-то втолковывает львице Геке, и она вроде бы понимает.
— Ольми — мой сын, — сказали рядом. Роско узнал бы теперь этот голос из скольких угодно, но имен но поэтому едва не подпрыгнул от удивления.
