Роберт Шекли - Десятая жертва (сборник)
Хоб шагал рядом и чуть позади инспектора. Он был на голову выше Фошона – точнее, на полголовы, потому что немного сутулился. Они прошли по широкому центральному коридору, с кабинетами по обеим сторонам. Свет горел только в нескольких. Временами люди, сидевшие за столами в одних рубашках, поднимали головы и кивали инспектору. Фошон не кивал в ответ, а только бурчал что-то неразборчивое. Подошли к лифту, крошечная кабинка которого больше походила на шкаф. Он располагался рядом с роскошной двойной мраморной лестницей. Фошон давно жаловался, что лифт чересчур тесный и медлительный. Но министерство отвечало, что установить другой не представляется возможным, если не убрать две, а то и целых три мраморных колонны, украшающих холл первого этажа. А колонны убрать нельзя, потому что здание объявлено памятником архитектуры национального значения.
Пока они поднимались на четвертый этаж, Фошон молчал. Мурлыкал что-то себе под нос, раскачивался на каблуках, глядя в потолок, точно ожидая, что на нем вдруг проступит физиономия преступника. На четвертом этаже они вышли и свернули налево. Теперь впереди шел Хоб – он бывал тут прежде и знал дорогу. Этаж освещала одна-единственная лампа в конце коридора. Кабинет Фошона был последним налево. Дверь никогда не запиралась. На столе горела лампа под зеленым абажуром. Фошон бросил шляпу на полку рядом с зонтиком, сел за стол и указал Хобу на стул.
– Давно мы с вами не виделись, Хоб, – сказал инспектор. – Как поживает ваше агентство?
На самом деле Фошон знал о делах детективного агентства «Альтернатива» – или об отсутствии таковых – больше, чем любой из работников этого агентства, включая его владельца и главного сыщика Хоба Дракониана. И Хоб знал, что Фошон это знает.
– В агентстве все в порядке, у меня все в порядке, и вообще все чудесно, – ответил Хоб. – Ближе к делу, пожалуйста.
– К какому делу? – осведомился Фошон с самым невинным видом.
– Черт возьми! – сказал Хоб. – Эмиль, бросьте дурачиться. Вы вызвали меня на Сен-Габриэль, а потом притащили сюда. Пожалуйста, объясните, какого черта вам нужно, и отпустите меня домой.
– О, какие мы воинственные! – хмыкнул Фошон. – Что, вам так не терпится вернуться к своей Мариэль?
– Не то, чтобы очень, – признался Хоб. – Сегодня я должен был готовить свое знаменитое чили для толпы издательской публики…
– Так Мариэль вас ждет? Скажите ей, что вас задержали в полиции по важному делу. Это избавит вас от скандала.
– Плохо вы знаете Мариэль, – возразил Хоб, – если думаете, что такой пустяк может служить извинением.
– Мне бы следовало предупредить вас насчет этой дамы.
– Так какого ж черта вы меня не предупредили?
– Не ребячьтесь, – сказал Фошон. – Знаете, Хоб, что мне в вас не нравится? Вы не владеете искусством пустой болтовни. Вы, вообще, читали когда-нибудь романы про сыщиков? Коп и частный сыщик должны сперва побеседовать о всякой всячине. И полисмен вечно гонит пургу, прежде чем доберется до сути дела.
– Мне некогда читать романы про сыщиков, – сказал Хоб. – Я слишком занят сыском.
– А в свободное время?
– Предпочитаю Пруста.
– Кто был тот мужик под брезентом?
– Стенли Бауэр.
Лицо Фошона вытянулось.
– Хоб, ну что это такое! Вам полагалось сказать, что вы видите его первый раз в жизни – но я-то успел заметить, как расширились ваши глаза, когда вы его увидели, – потом вы должны были признаться, что, возможно, встречали его пару раз, и так далее, пока, наконец, вы не раскололись бы, что это – ваш брат, давным-давно пропавший без вести.
– Инспектор Фошон, кончайте валять дурака! А если уж вам так хочется подурачиться, отведите меня в ресторан и угостите хорошим обедом.
– Неужели Мариэль вас не кормит?
– Мы договорились, что расходы будут пополам. А у меня нет денег.
– А как же ваш знаменитый чек из Америки?
– Не пришел пока.
Фошон хмыкнул с насмешливым сочувствием.
– Так что, Мариэль содержит вас обоих?
– Ну! Это против ее принципов. Содержать молодого мужчину? Никогда в жизни! Мариэль покупает еду на одного и делает вид, что я питаюсь на свои.
– А вы что делаете?
– Жду, пока она уснет. А потом подъедаю, что осталось. Пролежавшую три дня баранину или телятину в застывшем сале. Всегда приятно. А на десерт – лежалый сыр с зеленой плесенью.
– Дорогой мой, примите мои искренние соболезнования. Способность женщины унижать мужчину сравнима лишь со способностью мужчины мириться с унижением.
– Это кто сказал, Ларошфуко?
– Да нет, на самом деле, мой батюшка. Он, бывало, рассказывал замечательные истории об арабских танцовщицах, которые приходили к ним в лагерь под Сиди-Бель-Аббесом…
– Я бы с удовольствием их послушал, – сказал Хоб. – Особенно за стаканчиком белого вина в «Пье дю Кошон».
– Так вы говорите, Стенли Бауэр?
– Да. Это имя всплыло у меня в памяти, как только я его увидел. Жаль, что больше я ничего не помню.
– А где вы с ним встречались?
– Из головы вылетело! – сказал Хоб, постучав себя по лбу. – Говорят, от голода человек делается забывчивым.
– Хоб! – произнес Фошон. Его голос из шутливого внезапно сделался угрожающим. – Не надо со мной играть!
– Это что, фраза из одного из ваших детективных романов? – поинтересовался Хоб. – А почему бы мне с вами и не поиграть? Я хочу жрать, и мне вовсе не улыбается возвращаться на бульвар Монпарнас и готовить чили. С чего это вы, французы, взяли, что чили – деликатес?
– Мы всегда путаем экзотическое с желанным, – ответил Фошон. – Это наш особый дар.
– О Господи! – Хоб уронил голову на руки.
– Как вам плохо! – сказал Фошон. – Ладно, не буду вас больше мучить. Идемте. Быть может, тарелка паштета освежит вашу память.
– Добавьте к этому утиное филе, – сказал Хоб, – и я расскажу вам, что произошло с судьей Крейтером.
– Comment?[108] – спросил Фошон, который вдруг ни с того ни с сего решил перейти на французский.
В «Пье дю Кошон» они не пошли. Фошон выбрал пивную «Липп» – ему вдруг захотелось choucroute garni.[109] «Липп», собственно, только называлась пивной, а на самом деле это был знаменитый старый ресторан на бульваре Сен-Жермен, напротив «Де Маго». Настоящий дворец: старинные потемневшие зеркала, янтарный свет ламп, хрустальные люстры, официанты в смокингах и шикарная публика – правда, ее в последнее время становилось все труднее отличить от публики, которая только пытается быть шикарной. Ну и, конечно, неизбежные немецкие туристы, неизбежные английские туристы и прочие туристы, которые в свою очередь начинали становиться неизбежными – особенно японцы. Хоб тоже заказал choucroute. Ему принесли огромную тарелку вкусной и сытной свинины с гарниром, хорошо сдобренной пряностями. Это, пожалуй, было лучшее, что подавали в «Липп». Когда и как французы успели возлюбить квашеную капусту и немецкие сосиски, оставалось загадкой. О таких вещах ни в одном путеводителе не говорится.