Window Dark - К последней полуночи (повесть о настоящем Деде Морозе)
Помню Снегурочку в джинсовой юбке…
Много их было. Но эта запомнилось особенно. Тогда мне уже не водили Дедов Морозов с работы. Я уже сам посещал ёлки по пригласительным билетам. Сколько ж мне тогда стукнуло? Вроде бы двенадцать. Поздновато, чтобы ходить на ёлки. Зато самое время, чтобы начинать замечать джинсовые юбки.
Но сейчас мне хочется рассказать даже не о ней.
Потому что мне кажется, одну настоящую всё же удалось встретить. Давным-давно. Во сне. Смешливая девчонка, не захотевшая со мной дружить. Пообещавшая встречу и не пришедшая. Тогда мне было три года, и я ещё путал сны с явью. И ждал этой несбыточной встречи. А во дворе стояла ледяная горка. Такая же, как во сне. Почему-то верилось, если я взберусь не по ступенькам, а по скользкой грани, то наверху меня будет ждать та самая девчушка из сказки. Я лез и лез все часы, когда меня отпускали во двор. Вжимался в каждую выемку. Вцеплялся в каждый бугорок. И всё-таки до вершины так и не добрался. Помню, как однажды осталось сантиметров двадцать. Один всего рывок… который ни в коем разе нельзя было делать. Тогда я не умел терпеть. В мечтах я уже стоял на вершине. В мечтах я уже видел улыбку той, волшебной Снегурочки.
Я так и не добрался. А потом отказался от этой затеи, вдруг показавшейся глупой. Что заставляет отказываться от мечты? Что подменяет веру? Когда мы понимаем, что эта мечта уже не нашего размера? Переросли её, понимаешь ли.
Понимаешь ли?
Да-да, я хотел восславить тебя, но снова о себе, да о себе. Как все нормальные люди.
Помню, как ждал тебя. Как, вернувшись из детского сада, пересчитывал листки отрывного календаря. Сорок семь дней казалось настоящей вечностью. А, может, тогда на самом деле каждый день включал в себя вечность? После дни стали походить друг на друга. И время, унифицировав ход, завертелось слишком быстро. Счёт шёл уже не дни, а на месяцы. И праздники приближались незаметно. И так же незаметно пролетали.
Ах, извини, я снова забыл про тебя!
Где же ты прятался, когда приходил? Наверное, за ёлкой. Когда пушистая красавица занимала положенный угол, мне казалось, что за пушистыми ветвями скрывается совершенно другой, сказочный мир. Ты бы вполне там уместился. Я любил пушистые ёлки. Если сквозь ветки угол просвечивал отчётливо, я не считал такую ёлку настоящей. Даже не хотелось её украшать. Ты любишь дома с украшенными ёлками?
Наверное, я знал, что когда встречусь с тобой, мы не будем друзьями. Наверное, поэтому я отказался от ёлок. Я отказался от тебя.
Но всё равно ждал. Как ждут сказку. Вот не верят, а всё равно ждут. Только сказка вышла уж слишком злая. Впрочем, в настоящем мире я уже давно не видел добрых сказок. А ты был добрым? Ну хоть когда-нибудь?
Ладно, биться, так биться. Легко вообразить себя героем. Будто бы я плыву по сумрачному Ефрату. Будто с берегов мне машут люди и кричат: „Слава великому Мардуку!“ А навстречу плывёт твой корабль.
Кто ты?
Там ты — богиня. Острый взгляд змеиных глаз. Как описать холод твоих веретенообразных зрачков? Перед ним сила Деда Мороза кажется весенней оттепелью. Но на корабле плывёт не Дед Мороз, а великий бог Мардук.
Может, влюбиться в тебя? Попытаться растопить ледяное сердце, в котором мечется Хаос? Нельзя!
Тогда я не смогу убить. А ты не оценишь огоньки счастья, вспыхнувшие в моих глазах. Тебе они не нужны. Тебе требуется всего лишь один удар. Чтобы моё тело с хрустом разломилось, и корабль мой, размолотый в щепу, опустился на илистое дно.
Твой путь продолжится. А люди будут всё так же бежать вдоль Ефрата и всё так же кричать. Только хвала будет возноситься в другой адрес.
„Слава великой Тиамат!“ — скажут они, а я уже не услышу.
Но я не бог. Я Дед Мороз, в которого верят. И ты — не богиня. Я не знаю, кем ты обернёшься, когда настанет миг нашей встречи.
Испорчу-ка я песню напоследок. Друзьями нам не быть. Так чего ж перед тобой прогибаться. Позлись, поскрежещи зубами, если они у тебя имеются. А если нет, то отращивай, пока успеваешь. Это тебе мой последний совет. И последние строчки.
Родился карлик Новый Год,
Горбатый, сморщенный урод,
Тоскливый шут и скептик,
Мудрец и эпилептик…
Значит, кто-то тебя уже видел. Видел так, что сумел запомнить и запечатлеть. А может, и победить?.. Ну, что ж, за тех, кто в битвах!
25
Жизнь напомнила о себе острым углом, немилосердно впивавшимся между лопаток. Пришлось отодвинуться. Глаза почему-то напрочь отказывались видеть окружающий мир за исключением ближайшего метра. Ближайший метр был густо засыпан смёрзшейся картофельной шелухой и пустыми консервными банками. Сквозь мусор проступал грязный лёд. Из мглистой пустоты проступало ещё что-то, напоминающее нос ледокола, вспоровшего туман, но всё же не сумевшего проломить льдины. Металл когда-то давно выкрасили в зелёный цвет. Номер кораблю присвоили „-1“.
Номер всколыхнул что-то знакомое. Словно испугавшись воспоминаний, туман отполз чуть подальше. Слева от чёрточки объявилась сначала „П“, потом „Э“.
Теперь я знал, где нахожусь. Меня занесло на свалку, где Зимний Снайпер продемонстрировал мне вторую стадию.
С местом вопрос решился. Оставалось выяснить время. Где я: в прошлом или будущем? Или в самом настоящем? Если в прошлом, то наступила ли вторая стадия?
Потом я подумал, что это неважно. Главное — я успеваю передумать насчёт Снегурочки. Забрасываю мешок с подарками в мусорный бак, возвращаюсь с победной улыбкой, и мы отказываемся от дальнейших приключений. Продукты к завтрашнему столу припасены. Слова на праздничных открытках подписаны. Подарки друг другу завёрнуты и дожидаются, когда их представят на суд широкой общественности. В общем, мы находились в полной готовности к встрече Нового Года.
Последняя фразочка меня царапнула.
Да и кто сказал, что я откажусь разносить подарки?
Рука пошарила вокруг, надеясь обнаружить мешок. Но пальцы цепляли только мусор. Я потрогал живот — ни малейших признаков боли. Внимательно осмотрев шубу, я понял, что это та самая, которую я прихватил с вахтёрского стула. С ностальгией можно было завязывать. С многовариантностью будущего тоже. С досады я пнул по баку. Тот ответил недовольным гулом.
У хороших людей зажигаются яркие ёлки,
У хороших людей за столом и тепло, и светло,
Нехороших людей уже скушали серые волки,
И следы тех волков новогодней пургой замело.
Там, где сходились два ребра металлического куба, сидел волчонок и внимательно смотрел на меня. Сидел не как обычный волк — на задних лапах, передними упёршись в обледеневшее железо. Как человек сидел — на пятой точке, свесив хвост. Да ещё и затягивался, нелепо придерживая правой лапой окурок, теплящийся багровым угольком.
