Елена Грушко - Созвездие Видений
— Сокол! Первая дверь!.. Вторая дверь! Окно!.. Смотри, сзади! Сокол!..
И казалось, все это длится бесконечность, и в полуобмороке Диву вдруг осенило: да ведь все это уже было! Она видела все это, видела! Так же, было так же, и этот парень с лицом гордой птицы, и серо-рыжее зверье, и они вдвоем… Да! И она, она тоже стояла тогда против нежити злобной, лукавой, не только Сокол и этот новый друг, но и она!
Кое-как поднявшись, она протиснулась к Соколу.
— Погоди, не стреляй! Мы видели это там… у Девы-Всевидицы, ты помнишь?
Темные пятна глаз на осунувшемся лице Сокола просветлели.
— Третья дверь!..
Разряд — поблекший, или это кажется? И все реже, реже очереди — Фэлкон бережет патроны.
— Вспомни, Сокол… сокол ясный…
Он опустил искрил, и на лицо его словно бы легла смертная тень. Тяжело сдавил плечо Дивы:
— Вспомнил. Я понимаю, что ты задумала. Но я не пущу тебя.
— Что? Почему?!
Он молча смотрел на нее, и на мгновение она зажмурилась, еле удерживая слезы счастья — да, счастья.
— Но как же иначе? — шепнула Дива виновато. — Иначе-то как? Ты не страшись — все сладится.
О, как она старалась, чтобы голос ее звенел уверенностью…
— Ты только поглядывай, чтобы никто ко мне не прикасался. А то… сам знаешь…
— Да.
Повернувшись к Фэлкону, Сокол велел:
— Собери людей в углу и стань перед ними с автоматом — это на всякий случай. Третья линия обороны. А я буду между тобой и Дивой. А она… Надо только, чтобы ее никто не трогал, не мешал. Стреляй в руку, ногу, если кто-то бросится. Иначе всем здесь смерть. Не понимаешь? Ладно, потом… может быть, поймешь.
Фэлкон на мгновение задержал взгляд на его лице, на Диве, кивнул и начал сгонять людей в угол напротив четвертой двери, почему-то всего реже подвергавшейся атакам карсов. Ему пришлось дать две-три очереди поверх голов, прежде чем люди начали понимать, что от них требуется.
Наконец повернулся к Соколу:
— Сделано. Только надо спешить.
— Сделано, — Сокол, отбивавший зверей от второй двери, кивнул, увидев, что все они прихлынули к первой.
— Мне бы лучше выйти, — сказала Дива, окинув взглядом вагон и увидев, как прижаты люди к стенкам.
— Ох… — Сокол побелел. — Да, пожалуй, лучше выйти. А как открыть? Если ты…
— Нет, нельзя, посмотри на них. Быстро разожми створки стволом искрила, я успею проскочить.
— Хорошо.
И он опять слегка коснулся лицом ее лица.
— Я тебя люблю.
— Я люблю тебя…
Дива стала вплотную к двери, и ствол искрила над ее головой раздвинул опаленные створки.
Карсы ринулись в просвет, расширяя щель, по ним ударило пламя, спину Дивы окатило жаром, но она уже выскользнула из вагона, и дверь вновь сомкнулась, давя застрявших карсов.
Если бы кто-то смотрел… пауза меньше мгновения, пока Дива и ошеломленные такой наглостью карсы смотрели друг на друга… но вот они уже ринулись к ней все разом, воздевая лапы, уснащенные боевыми когтями. Медвежья пасть, волчьи губы, свиные зубы!
Дива резко прижала ладони ко лбу — и вытянула вперед.
Холод опалил руки, и перед глазами мелькнула та чернота, которую ей довелось видеть лишь раз в жизни, там… и которая теперь навсегда связана с прикосновением… красный, будто выжженный след на небосклоне… все заструилось в глазах, какие-то серые водопады… нет, это сыплется серый прах — все, что осталось от карсов, которых коснулась она, которые коснулись ее, которые коснулись тех и других, на всем пути, во всем тоннеле, сколько это длится, никто не знает, и вдруг голос Сокола — волной в мозгу:
«Стой. Стой. А если кто-то из них держит людей? Стой. Стой. Мы сами добьем оставшихся!»
Ладони чуть потеплели..
— Да. Тогда вперед, — с трудом проговорила она, опуская руки, и Сокол промчался мимо, наставив в тоннель искрил.
Оглянулся, сверкнул улыбкой — и дальше. Фэлкон следом — нет, задержался: — Уже все, да?
— Все, — сказала она чужим голосом, так звенело в ушах. Он коснулся ее плеча, как давеча Сокол, сказал:
— Да… Если б я вот так же мог там!
— Там — где? — спросила Дива, не вполне понимая, о чем говорит.
— Там, в яме… И побежал догонять Сокола.
* * *— У меня с крысами свои счеты!
Рот Фэлкон а сжался, судорога прошла по лицу.
— С крысами? А что, карсы… ну да, слово похоже.
— Не только слово. Это же крысы-мутанты. Супер-крысы такие. Что характерно; появились как-то разом, никто и не обращал внимания, не заметил, когда эта гадость, что всегда селилась в закоулках подземки, так изменилась, так озверела, что стала нападать на людей. В подземке теперь черт знает что творится. В машинисты идут одни зэки: проведешь столько-то рейсов и останешься жив — свободен.
— Зэки — заключенные, — кивнув, сообразила Дива. — Ясно. Но ведь они могут убежать?
— Как? На станциях охрана, а бежать по тоннелю — никакого шанса. Карсы за версту учуют, ну что ты? По идее, нужны бронированные вагоны, как те, в которых перевозят войска, да кому это надо! Люди не имеют права даже оружие с собой брать: найдут — сразу за решетку.
— А ты?
— Ну, я ведь из боевого охранения. Мы добровольцы, организовали сперва один такой отряд, потом еще несколько. Правда, власти на нас косятся, как бы вообще не распустили. У нас ребята из армии демобилизованные, есть милиционеры, есть и штатские: в основном спортсмены, но костяк — мы, афганцы.
Так, афганцы. Это слово им известно — известно и все, что с ним связано. Дива с Соколом разом кивнули.
Фэлкон. погладил на груди свою полосатую майку — Дива вдруг сообразила, что она-то и называется странным словом тельняшка, а потом увидела, что мизинец его левой руки торчит криво, не разгибаясь.
— Десантные войска. Правда, я захватил только два последних месяца, ребята там служили-переслужили, но все же успел хлебнуть.
— Это… с крысами-то? — осторожно спросила Дива.
— Да. В яме.
…Взяли нас глупо — сонными. Вырезали часовых. Я сначала не понимал, зачем им тащить нас, мальчишек, на себе, в мешках, через горы, через границу, когда проще шлепнуть на месте… — Он скривился усмешкой: — Это я только так говорю, шлепнуть, а на самом деле все было бы гораздо дольше… Ну вот, а потом уже я узнал: они думали, что один из нас — сын нашего Генерала. То ли обман, то ли ошибка, но нас пока оставили в живых и даже не пытали. А потом стали уводить по одному.
За мной пришли за последним: на шестой день после того как увели Бубенца, самого первого. Я сидел в их складе, ноги связаны, есть-пить давали, не били. Провели через двор — солнце такое! — и обвязали веревкой под мышками. Я от солнца и воздуха был как пьяный, знаете… и вдруг меня спускают в какую-то шахту. Осторожно так… и кричат: «Веревку развяжи!»
