Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09
— Эй, поосторожнее. Я шваб, а не какой-то там юнкер.
— …и заставляете их там оставаться, пока каждая сторона забрасывает другую этими бабахами. Верно?
— В точку. А время от времени, разнообразия ради, одна сторона выскакивает из своей канавы и атакует другую канаву. Примерно половина атакующих погибает, а остальные бегут назад в свою канаву, чтобы там дожидаться очередной бомбардировки.
— Ну, и зачем вы все это делаете?
Три года назад я дал бы другой ответ, но не теперь.
— Я уже и сам не знаю. Мы поем «Стражу на Рейне»[8] и думаем: какого черта? Французы поют «Марсельезу» и думают то же самое. Если там есть англичане, они поют «Долог путь до Типперери»[9] или что-то вроде. Может быть, янки принесут с собой какую-нибудь новую песенку, вроде «Боже, храни президента Уилсона».
Я проковылял к лежащей на земле балке и уселся на нее.
— Нет, я имею в виду, какой во всем этом смысл? Вот вопрос, на который я никогда не получал вразумительного ответа.
— Это война. У вас что, нет войн?
— Нет. И за что вы сражаетесь?
Я провел грязными пальцами по пересохшим губам.
— Ну… «Германия должна получить достойное место под солнцем». Гинденбург хочет заполучить Польшу и Прибалтику. Франция хочет Эльзас и Лотарингию, а также реванша за 1870 год и за все, что сделали фон Мольтке и Бисмарк. У Англии договор с Францией и Россией. Америка, как я думаю, просто сыта уже всем этим по горло. Россия хочет… черт, да разве кто-нибудь когда-нибудь знал, чего вообще хочет Россия?
Гэмлин поскреб под мышкой.
— Но вы же не воюете постоянно. И если война вдруг начинается, то кто-то ведь ее начинает.
— Войну начинают, когда где-нибудь пристрелят какого-нибудь жирного принца. Предлог всегда найдется. Покатится камушек с горки, а дальше нарастает лавина.
Гэмлин покачал головой.
— Да, за сотню лет ничего не изменилось. Или за две сотни? Со временем все становится туманным и расплывчатым. Мы, в общем-то, не следим за вашим течением лет. Арндт помнит этого типа Фридриха, а Людвиг знает кое-что о Карле, который кажется, был до него.
— Кто это такие?
— Короли, я полагаю.
— Нет, другие два.
— Мои приятели. Возможно, они бы тебе понравились, если бы ты с ними встретился.
— Где? Под землей?
— Где ж еще? Что тут у вас делается наверху, нас не особенно волнует. Вы, люди, все с приветом. — Он сделал жест мускулистой рукой, как бы отмахиваясь от нашего мира. — Но, похоже, у вас есть улучшения. В любом случае, вас стало больше. Да и шума от вас стало намного больше, это уж точно.
— Может быть… — На меня вдруг снова навалилась безмерная усталость. — Я просто хочу домой. Моя мать умерла во время «брюквенной зимы»[10]. Отец скончался спустя два месяца.
Я бросил взгляд на свои ноги — две опухшие колоды, втиснутые в потрескавшуюся, потертую кожу.
— Одна умерла от холода, другой от голода, — я закрыл глаза. — Я жалею, что сам не помер.
Настроение кобольда слегка изменилось.
— Ты не кажешься плохим парнем, — выразил свое мнение Гэмлин.
Я приподнял одно веко и слабо махнул рукой.
— Если не считать того, что я хотел вас убить, то вы вроде тоже неплохое создание.
Я понимал, что, скорее всего, разговариваю со столом убитого лейтенанта, но мне было все равно. Мне пришло в голову, что я порядочно запоздал с желанием лечь в сырую землю.
Снаружи в артобстреле наметилась пауза. Затем послышался звук уже не такой громкий — голос наших собственных пушек и пулеметов. Сначала прозвучали стаккато очередей и отдельные взрывы, а потом по нарастающей, и за несколько секунд все слилось в общий непрерывный грохот.
— Trommelfeuer! — заорал я.
— Что?
— Заградительный огонь! — «Лягушатники» все-таки вели свой обстрел перед атакой, мерзавцы!
Бум. Бум. Бум-бум. Бум! Блиндаж сотрясался от взрывов.
— Это тот самый миг, когда галлы начинают петь и выскакивать из своей канавы? — спросил Гэмлин, которого, во всей видимости, вся эта вакханалия не шибко волновала. Ну, разумеется, он же самолично заявил, что бессмертен, ублюдок этакий.
Впрочем, все мы нынче ублюдки.
Я вскочил и принялся отыскивать взглядом винтовку.
— Ну да, да. Они вот так обстреливают нас часами, а затем начинают заградительный огонь и бросаются на наши окопы. Где мой противогаз? И где моя винтовка?
Он указал в дальний угол помещения. Я, было, бросился туда, но тут над самой нашей головой разорвался снаряд — банг!
Когда я очнулся, то почувствовал, что Гэмлин тянет меня за руку.
— Что…
И заткнулся, увидев, что угол, куда я рвался, полностью погребен под парой тысяч килограммов грязи, обломков бетона и дерева. Под этим завалом исчезла добрая треть блиндажа. Через огромную дыру в потолке видны были небо и вспышки разрывов, а шум стал просто оглушительным. Я попытался подняться на ноги.
— Где моя винтовка! — завопил я, покачнулся и снова завалился на спину.
— Идем, — у Гэмлина, учитывая его скромные габариты, был очень громкий голос, он заглушил даже какофонию выстрелов и взрывов. Я осознал, что кобольд без всяких затруднений волочит меня по густой грязи. Еще один снаряд разорвался поблизости, и еще один кусок потолка рухнул на земляной пол.
— Мне нужна моя винтовка! — заорал я, пытаясь вырваться из его хватки.
— Зачем?
— Потому что она мне нужна! — Я орал и сам себя не слышал из-за доносящегося сверху грохота.
Он указал на кучу земли и древесины там, где было мое лежбище.
— Вот там, под всем этим.
— Отпусти меня! — завопил я и, вырвавшись из его хватки, бросился к куче мусора и обломков, пытаясь отыскать оружие. Ничего не увидев, начал разрывать кучу голыми руками.
— О духи!.. — услышал я позади себя. Потом Гэмлин отодвинул меня в сторону, за четверть минуты расчистил двухметровый завал из грунта, камней и деревянных обломков и вручил мне мой обшарпанный «маузер».
— Что-нибудь еще? — прокричал он, перекрывая грохот. — Нет? Ну, тогда дуй за мной!
Он повернулся к стене, где находился стол лейтенанта. Там в свете вспышек я разглядел полуобрушившийся вход в туннель. Руки Гэмлина начали работать с невероятной скоростью и вход на глазах становился шире и глубже.
— Тебе придется ползти, Ганс, — сказал он.
— Но я не могу…
Он снова вышел в то, что осталось от блиндажа, подскочил ко мне и рванул за гимнастерку, чуть не сбив меня с ног. Весил он поразительно много.
— Я сказал пойдем, идиот! — проорал он мне прямо в ухо. Я опустился на карачки и, работая коленями и локтями, пополз за ним. И как раз вовремя, поскольку очередной взрыв обрушил остатки блиндажа. Ударная волна швырнула мне в спину добрую порцию жидкой грязи. Винтовка изрядно мешала, но я понимал, что когда все закончится, мне лучше будет предстать перед начальством в качестве солдата, не бросившего оружие. То, что я мог бы позаимствовать винтовку у любого убитого из множества тех, кто украшает сейчас пейзаж наверху, мне даже в голову не пришло. Это была моя винтовка. В учебке тебе это крепко вбивают. Так же, как и то, что солдат должен радостно и бодро выполнять приказы начальства. Вот как сейчас — кобольд приказал, а я выполняю.
