Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09
Я вслушивался в беспорядочные разрывы артиллерийских снарядов. Некоторые доносились издали — такое приглушенное «бдумп»! Другие грохотали достаточно близко, так что со стен падала грязь. «Пристреливаются лягушатники, — подумал я. -155-й калибр…» В глубине души я надеялся, что угожу под прямое попадание одного из них. Три с лишним года такой жизни — более чем достаточно!
Ну, а где же наш ответный огонь? Командование твердило о необходимости подавления вражеской артиллерии. Возможно, у нас закончились снаряды. У нас уже почти все закончилось. Мне это было по барабану — день клонился к вечеру, а никто никогда не начинает атаку перед ужином.
Близкий разрыв встряхнул бревна наката, огонек лампы замигал и погас. Что-то свалилось с потолка и с громким «ба-ам-м» ударило в мою каску. За лейтенантским столом плюхнулся на пол пласт земли, а потом послышался царапающий звук.
Опять крысы. Похоже, обстрелы доводили грызунов до психоза — как, впрочем, и людей. Если они проторят дорожку в убежище, то начнут кусать все, что ни попадя, включая меня, капрала Ганса Людендорфа — нет, не родственника великого генерала[6], а просто однофамильца.
Я нашарил в темноте лопату. Очень полезный и многоцелевой инструмент. Можно использовать вместо унитаза: облегчился на рабочую часть и мечешь полученный продукт через бруствер в сторону противника, не рискуя быть застреленным снайпером, специализирующимся на сидящих орлами. А можно крыс прихлопывать. Я поднялся, неслышно ступая, подошел к столу, быстро отодвинул его и нанес мощный удар плашмя по тому месту, где по моим предположениям должен был находиться чертов грызун.
Послышался лязг, и чей-то голос произнес:
— Эй!
При этом кто-то схватил лопату и с силой толкнул ее и меня вместе с ней через всю землянку, так что я ударился головой о деревянную балку. Хорошо на мне была каска, а то бы точно башку проломил.
— Что это с тобой, человече? — вопросил тот же голос. — Для чего ты ударил меня по голове?
Лампочка снова зажглась. Мои глаза вновь обрели способность фокусироваться, и я увидел перед собой нечто, глядевшее на меня с некоторой досадой.
Оно было высотой около метра, сине-коричневое — то ли пятнистое, то ли грязное. Никакой одежды. Фигура в общих чертах человеческая, только ноги короткие. Руки длинные, очень развитая грудная клетка. Уши заостренные, как у кота, и длинные бакенбарды. Не усы, а именно длинные бакенбарды, тоже вроде кошачьих. Громадные, на пол-лица, угольно-черные глазищи.
— Так я задал вопрос, — повторило оно. — Зачем ты ударил меня по голове?
Я пошарил вокруг себя и сомкнул пальцы на рукоятке лопаты.
— Потому что я думал: ты крыса! — завопил я, правда мой вопль был частично заглушен близким взрывом. — А я ненавижу крыс!
Я поднял лопату в жесте, который, как я надеялся, выглядел грозно, хотя, если учесть, как легко оно только что отшвырнуло меня, надежда была хилой. В любом случае, похоже было, что я наконец тронулся умом. И вовремя. Психам сейчас живется гораздо легче.
Оно какое-то время молча глядело на меня, затем повернулось и запрыгнуло на стол. Тоже по-кошачьи — мягко, плавно, достаточно высоко и без всяких видимых усилий. Затем село на край стола и скрестило руки на груди, явно ожидая продолжения.
— Так… — неуверенно начал я. — Э-э, так что… кто вы такой?
— Ага, кажется, приходишь в себя, — ответило оно. — Кличут меня Гэмлин. А тебя как?
— Меня… э-э… меня кличут Ганс.
— Ну что ж, добрый Ганс, не намерен ли ты принести извинения за то, что треснул меня по черепушке?
— Видите ли, я… я прошу прощения за сей злополучный удар, м-м, герр Гэмлин. Обстоятельства…
— Отлично. Извинения приняты. Больше так не делай.
Он сделал движение, как будто намеревался спрыгнуть со стола.
— Битте, Гэмлин. Перед тем как вы уйдете… ну, короче, что вы такое?
Если бы мне удалось задержать это создание и если бы кто-нибудь зашел в землянку, то я или получил бы подтверждение, что рядом со мной действительно находится монстр-недоросток, или отправился бы на побывку в психушку. Оба варианта меня устраивали. Существо поглядело на меня испытующе.
— Похоже, все эти бабахи вконец превратили твои мозги в винегрет.
— Так вы что, гном?
— Я похож на гнома?! Или ты видишь рядом со мной разбросанные по всему полу сокровища? Или я должен натянуть на голову дурацкий колпак и прохаживаться с надменным видом, как какой-нибудь лепрекон? Попытайся еще. — Он ткнул в мою сторону кряжистым пальцем с толстым заостренным ногтем, подозрительно смахивающим на коготь. — И не вздумай назвать меня гоблином!
— Я, э-э, не буду. — Хотя моя мадьярская бабушка, упокой, Господи, ее душу, была бы именно такого мнения и завопила бы «Гобиас!». Но я уже припомнил правильное наименование. — Вы кобольд!
Оно слегка склонило голову.
— Гэмлин, кобольд, к вашим услугам.
Послышался близкий взрыв, и с потолка посыпались труха и щепки.
— М-м. Что привело вас сюда, Гэмлин?
Кобольд поднял глаза.
— Да так, прогуливался тут неподалеку. Что-то шумновато сегодня, — указал он пальцем на потолок.
— К этому довольно быстро привыкаешь.
— В самом деле? Я бы не стал даже пробовать. Это же каким идиотом надо быть, чтобы сидеть здесь и терпеть все это.
Его сварливый тон завел меня.
— Таким идиотом, который знает, что если он попытается отсюда сбежать, его расстреляют!
Гэмлин кивнул.
— А, ну да, вы же смертные. Это я вроде как понимаю.
— Нет, не понимаете. Если я дезертирую и попадусь, то не только меня расстреляют, но и всю мою семью.
То была самая последняя директива всемогущего Людендорфа, призванная поднять моральный и боевой дух армии. И кому есть дело, что на данный момент никакой семьи у меня нет?
— Ты разыгрываешь меня?
Я покачал головой.
— Нет. Я всего лишь заложник, обреченный месить грязь. И пытаться убивать «лягушатников» и «томми», ожидающих прибытия американцев, про которых адмирал говорил, что наши могучие унтерзееботен[7] никогда не позволят им пересечь океан, но они, похоже, все-таки объявились, если слухи не врут.
Кобольд почесал подбородок.
— Не понимаю. Мы во все времена наблюдали у вас эти дела. И с каждым разом, когда мы поднимались наверх, чтобы посмотреть, безумие нарастало. Раньше вы выстраивались рядами друг против друга и палили из этих своих ружей. Теперь вы укладываете галлов в одну канаву, пруссаков в другую…
— Эй, поосторожнее. Я шваб, а не какой-то там юнкер.
