Антон Первушин - Война по понедельникам (сборник)
…Они выходят в центр площадки, становятся друг напротив друга, салютуют друг другу рапирами. А потом Михаил отводит согнутую левую руку назад, за пояс и делает первый выпад…
Вера тихо плакала, а он гладил ее плечо, думая о том, что поступает, мягко говоря, несправедливо, ставя на чаши одних весов потерю Верой семьи, друзей, родного мира и приобретение ею… кого, тебя?.. самовлюбленный поручик, эгоист-имперец до мозга костей, вот ты кто — и это единственная и самая правильная твоя характеристика. Барон Приамурский, как же!..
А еще он подумал, что потери и для него, и для Веры не закончились; они только начинаются…
О том же думала и Вера. И плача (он не мог догадаться, что оплакивает она сегодня не старые и зарубцевавшиеся уже во многом раны — оплакивает она будущее), Вера произнесла одно слово:
— Мобилизация, — сказала она.
— Я знаю, — сказал он. — Я получил предписание сегодня утром.
…Константин делает неуловимое для глаза движение кистью руки, и Михаила обжигает боль. На распоротой белой сорочке проступает багровое пятно. Но он ждал этой боли, он приготовился к ней, потому что эта «ошибка» была частью его холодно продуманного плана. В то же мгновение он делает резкий выпад снизу вверх, и острый клинок рвет Константину печень…
— Я получу предписание завтра, — сказала она, и слезы вновь покатились по ее лицу.
— Мы больше не встретимся… — сказала она. — Мы никогда больше не встретимся… Война…
Он подумал, что она права. Война в Платиновом Поясе смажет судьбы миллионов людей. Как кисть бездарного штукатура смазывает порой краски на картине гения. Война легко оборвет миллионы тонких и спутанных жизненных нитей. Время войны — всегда время потерь.
Он подумал, что она права. Однако вслух сказал иное:
— Мы встретимся, любимая моя. Отныне нам суждено быть вместе. Мы встретимся. Главное — верить, и мы встретимся…
— Главное — верить, — прошептала она. — Я буду верить. Я буду ждать. Я буду искать тебя, Михаил. Не исчезай, не исчезай, пожалуйста.
— Мы встретимся, любимая моя, — он целовал ее в губы, в нос, в глаза, утирал ей слезы, как малому ребенку, и снова целовал. — Я найду тебя, я вернусь к тебе…
…Константин всхлипнул. Мгновенно побледнел. Его рапира вывалилась из ослабевших пальцев и покатилась, звеня, по асфальту дуэльной площадки. Потом он рухнул на колени и простоял так еще секунду, зажимая рану руками.
Тяжело дыша, чувствуя, как быстро намокает кровью сорочка на груди, Михаил стоял над ним и смотрел, как Константин (вчера еще — друг, лучший друг, почти брат, а сегодня — кто?) умирает у его ног. К ним с возгласами бежали секунданты, и санитары разворачивали уже складные носилки, а он стоял и смотрел.
На широко открытые тускнеющие глаза.
На помертвевшее серое лицо.
На сбившиеся мокрые от пота волосы.
На сгибающееся в судороге тело.
На темные, почти черные капли крови.
На смерть.
Глупые злые мальчишки…
ВОСКРЕСЕНЬЕ
«—…Вы куда хотите — в будущее или в прошлое?
— В будущее, — сказал я.
— А, — произнес он, как мне показалось, разочарованно».
Аркадий и Борис Стругацкие
10 мая 1992 года (год Обезьяны)
Основной вектор реальности PAST— ?. ?. ?
Подобной встряски Вячеслав Красев не испытывал давно.
После того, как пол в резиденции двойника выскользнул у него из-под ног, Красева закрутило, как в водовороте. В один момент были ввергнуты в шок все органы чувств. В том числе, и новоприобретенные. Вячеслав ослеп, оглох, был лишен обоняния, осязания и чувства времени.
В какой-то момент Красев подумал, что вот он и умер, однако сам факт того, что эта мысль пришла ему в голову, утверждал обратное.
Нормаль не отзывалась на призывы помочь, хоть как-то оценить ситуацию и шансы выбраться из переделки живым. И вот когда Вячеслав отчаялся вернуться в мир привычных ощущений, реальность взрывоподобной комбинацией цветов, запахов, шумов, болей обрушилась на него.
Он лежал на спине, чувствуя, как что-то твердое и острое упирается ему в бок и смотрел в вечернее небо. Точнее ему показалось, что оно вечернее. Небо это выглядело непривычным для человеческих глаз: матово-оранжевое, расчерченное тонкими, похожими на инверсионные следы, полосами — облаков? Полосатое небо. Что за бредовая фантазия?
«Нормаль!» — позвал Вячеслав в первую очередь.
Нет ответа.
«Нормаль!»
«Контакт», — шепот Нормали звучал нечетко, словно перебиваемый помехами.
«Где я?».
«Информации недостаточно».
Такой ответ от Нормали касательно местонахождения Вячеслав получал впервые.
Чудеса продолжаются, подумал он. Пора привыкать.
«Информации недостаточно».
Заладила!
Помогая себе руками, Красев сел.
Огляделся. Пейзажик был ничего себе, необыкновенный пейзажик. Вячеслав сидел на целой груде обломков, но не бетона или кирпича, а какого-то невиданного раньше полупрозрачного материала, твердого и легкого, как оргстекло. Груда эта была навалена прямо посередине длинного проспекта, обозначенного справа и слева высотными зданиями примечательной архитектуры: усеченные конусы одинаковой высоты и диаметра в основании. Здания эти, как понял Вячеслав, были построены из того же самого полупрозрачного материала и казались невесомыми сюрреальными призраками на фоне матово-оранжевого неба. Как артефакты внеземной цивилизации выглядели они.
Но при всем при том одного первого взгляда на мегаполис было достаточно, чтобы понять: совсем недавно здесь бушевала война.
Некогда совершенно гладкие стены небоскребов были изъязвлены меткими попаданиями; почти за каждой трещиной и выбоиной зияли пустоты внутренних помещений. Проспект был усыпан обломками — обломки громоздились, образовывая мощные завалы вроде того, на вершине которого сидел Вячеслав… И везде, куда не кинь взгляд, среди завалов целехонькая с виду или, напротив, обгоревшая до основания, стояла брошенной боевая техника. Торчали стволы тяжелых орудий: по три-четыре — на одну поворотную часть; валялись пустые конусообразные гильзы; закрепленные в треножниках стояли странного вида «пушчонки» — детища от внебрачной связи мушкета с гранатометом.
Красев попытался встать, чтобы охватить взглядом всю панораму целиком, но оступился, упал, скользя по обломкам, больно ударился локтем. Наконец все-таки сумел подняться на ноги, потирая ушибленное место, и тут же увидел костюм.
Да, это был костюм. Какие сомнения? Блестящая серебром эластичная пара: куртка с высоким воротником, штанины, каждая заканчивается широкой мягкой повязкой под ступню. Две руки, две ноги, одна голова, одно туловище — гуманоиды.
