Игорь Росоховатский - Прыгнуть выше себя
Он смотрел на девочку-одуванчик и улыбался ей. И девочка отвечала ему тем же.
3
— Ты уже большая, должна сама понимать,— начала Ксана Вадимовна почти сразу же после ухода гостя.
И Вита все поняла.
Она умоляюще взглянула на бабушку. Но та повернула голову к окну, делая вид, что внимательно что-то рассматривает.
— Мама! — с упреком вокликнула Вита.— Почему ты не разрешаешь? Чем он тебе не понравился?
Ксана Вадимовна несколько растерялась:
— Он не человек, девочка. Он — сигом. Помнишь, их показывали по телевизору?
— Ну и что же? — спросила девочка с таким видом, будто знала об этом раньше и не придавала значения.
— Неизвестно, с какой целью он тебя приглашает,— попыталась объяснить свой запрет Ксана Вадимовна, но Вита даже руками возмущенно всплеснула:
— Мама, помнишь? Я рассказывала, что некоторые наши девочки говорят, будто сигомы опасны. Ты тогда объясняла, что они повторяют слова глупых и отсталых людей. А теперь говоришь другое...
«Она покраснела, кажется, от стыда за меня»,— подумала Ксана Вадимовна и взглядом попросила свекровь о поддержке.
А та не замедлила прийти на помощь:
— И все-таки он не человек, Вита. И мы не можем проникнуть в его замыслы.
— Он хороший,— убежденно сказала девочка.— И что вы на него напускаетесь? Если бы папа был жив...
Ее губы уже кривились и подбородок дрожал. А глаза смотрели с вызовом.
И невольно Ксана Вадимовна снова вспомнила о портрете, который так понравился покойному мужу. А теперь существо, будто сошедшее с портрета, пришлось по душе дочери. Случайно ли это?
4
— Мы полетим на гравилете? — спросила Вита и поспешила добавить: — А то я уже летала на всех атмосфероаппаратах, кроме гравилета.
— А тебя на руках носили? — спросил Валерий Павлович.
Ее ресницы настороженно приподнялись, как крылья птицы, готовой взлететь при малейшем шорохе.
— Когда был жив папа...
Но еще раньше, чем услышал ответ, сигом понял, что ошибся, причинил боль.
— Я понесу тебя до Праги,— сказал он.
— Ладно,— согласилась Вита.
Сначала она подумала, что это игра, а потом вспомнила, что рассказывал учитель о сигомах. Она никогда не думала, что у кого-нибудь еще, кроме отца, может быть такая ласковая и сильная рука.
Валерий Павлович бережно поднял девочку, как поднимают одуванчик. Откуда-то из плеч сигома забили две струи, окутывая и его и Биту прозрачной упругой оболочкой.
Девочка увидела, как отдаляется зеленая земля, как навстречу, похожие на журавлиные клинья, несутся цепочки перистых облаков. Она представила себе, как обычно сигом летает здесь один, врезаясь в облака, и они накрывают его вот такой же холодной белой мглой. Ей стало жалко сигома: «Такой могучий и такой одинокий».
— Большое, большое вам спасибо. Без вас я никогда бы не смогла так летать,— сказала она.
Она почувствовала приятную теплоту на голове, как будто кто-то ворошит рукой ее волосы.
— Посмотри вниз, Вита!
Под ними проплывали цепи холмов. Их покрывал туман, и только меловые вершины, как маски, выглядывали из него.
— Будто в сказке,— сказала девочка, и по ее голосу угадывалось, что она всегда готова к встрече с чудесами.
— А в космос вы тоже могли бы вот так полететь? — спросила она.
— Могу,— ответил сигом.
— А что вы еще можете необычного?
Он улыбнулся и задумался.
«Почему взрослым так трудно иногда отвечать на наши вопросы? Наверное, потому, что они уверены, будто все знают»,— подумала Вита и, чтобы помочь Валерию Павловичу, спросила:
— А на дно моря тоже можете пронырнуть?
— Да.
Он думал одновременно о девочке, о ее маме и бабушке, о себе, о том, что ему предстоит:
„Я несу ее на своих руках, но она мне нужна больше, чем я ей. Даже мои создатели не подозревали, как она мне будет нужна"
„Труднее всего пришлось бы им. А сейчас? Как они волнуются, подозревая меня в преступных замыслах!
А ведь им еще предстоит узнать правду... Смогут ли они понять?"
„Разгона не нужно. Скорость возникает сразу, как вспышка света.
Только так можно перескочить барьер"
«Люди всегда движутся через барьеры. И то, что они живут,— уже преодоление барьера. И особенно то, что они сумели создать нас. Пожалуй, это самый большой барьер, который они одолели. А у нас впереди свои барьеры. Но нам легче, чем им, хоть мы и пытаемся помочь, подставить плечо под их ношу. Они нам дали то, чего сами были лишены: всемогущество и бессмертие, а мы им — только надежду. И сейчас эта девочка отдает мне свою ласку и восторг, а что я дам взамен? И нужно ли это ей?»
Вопросы, на которые он не находил ответа... Ответ должна была дать девочка, раз ее мать и бабушка не смогли сделать этого.
— А вы можете пронырнуть сквозь время? Нам говорил учитель... Знаете, я бы тоже могла, если бы только у меня были такие органы. И я бы сначала пронырнула в прошлое, года на четыре назад...
Он понял: она открывает ему самый сокровенный свой секрет. Она говорит неопределенно «года на четыре», но думает точно: «На четыре года». Тогда был жив ее отец.
Сигом почувствовал, что его волнение все растет и мешает думать. Он мог расшифровать свое состояние, разобрать все нюансы, слившиеся в один поток, мощный, недоступный обычному человеку, у которого в сотни раз меньше линий связи и чувства беднее в сотни раз. Такой порыв сломил бы его, как буря сухое дерево. Но сигом не расшифровывал потока. Он включил стимулятор воли, и ему показалось, что он слышит затихающий грозный клекот в своем мозгу...
— Угадайте, что это такое?
Рука девочки показывала вниз, на зеленую щетину леса.
Он хотел сказать «лес», но вовремя уловил загадочный блеск ее глаз и произнес полушепотом:
— Зеленый зверь-страшилка.
Она с восторженным удивлением посмотрела на него, как бы говоря: вы такой догадливый, словно и не взрослый вовсе. С вами интересно разговаривать. И спросила:
— А он злой?
— Нет, он только притворяется. В самом деле он очень добрый.
— Верно,— подтвердила она и впервые посмотрела на него не покровительственно и не восхищенно, а так, как смотрят на равного, на друга.
— Гляди, вон и Прага на горизонте.
— Там, куда он показывал, лежала алмазная подкова. Это сверкали новые районы лабораторий. Когда подлетели поближе, стало видно, что подкова состоит из двух частей — наземной и воздушной. Многие здания-лаборатории парили в небе, поднятые на триста — пятьсот метров. Здесь были все геометрические фигуры: здания-ромбы и шары, кубы и треугольники. Они встретили нескольких людей, перелетавших от лаборатории к лаборатории. Кто-то помахал им рукой и долго смотрел вслед.
